Пророческий Эксперимент

«Последний день Содома», Театр «Галилея»

Итоги трилогии Марка Азова и Зигмунда Белевича

Надо видеть человека в черноте.

З. Белевич

Кто строит Храм, имя которому спектакль? Кто преодолевает тлен прошлого и открывает новое, кто истинный избавитель и спаситель, кто строитель и «Мошиах» в Театре?

Автор, пишущий текст, где каждое слово ценно, как золото? Режиссер, оживляющий мертвые буквы, наполняя их оригинальными человеческими конструкциями ? Актер, вытягивающий истину из жил своих души и тела? Зритель, прозревающий в чужих намеках не быт, но бытие ближних и доигрывающий недосказанное силой воображения? Художник, дающий содержанию свои визуальный сценографический шифр?

Кто может сказать, кто же он – первый, центральный?… Вероятно все-таки главный - Создатель, диктующий своим подопечным законы творчества. И только тот, кто им подчиняется, растворяя себя в страсти созидания, тот и выигрывает, приравниваясь временами к Самому Творцу.

В рассказе М. Азова «И обрушатся горы» по этому поводу есть ключевой диалог между автором и Б-гом, который тоже называет себя «Драматургом»: «Вот и давай поговорим как Драматург с драматургом… Наше творение еще надо в жизнь воплотить.

И кто это должен сделать? Другие люди. Артисты….И режиссер еще заорет: «Не верю!» …А надо, чтоб поверили!

Даже в сказке должна быть логика жизни. …А иначе какой же ты создатель, если создал нечто нежизненное…

Если верить пророку сверхзадача кровавой драмы, чтобы в конце вызвали автора….

Но неужели он стравливает народы…ради кровавой победы добра над злом?! Как говорится, такая борьба за мир, что камня на камне не останется…

Ты что, не знаешь режиссеров? Они так перекрутят пьесу, что сам себя не узнаешь?

Режиссер тоже служитель культа, только не моего, а своего….»

Этот фантастический диалог автора с Б-гом невольно вспоминался на премьере в театре Галилея «Последний День Содома». События из Танаха, на которых он основан – часть глобальной общечеловеческой драмы, развивающейся по сценарию Создателя до сих пор… И представили ее в Нацрат-Илите парадоксально двойственно…

На сцене фашиствующий городочек, занятый собственным самоудовлетворением, как принципом жизни, напоминающий по военным формам, предопределенным – «шахматным» жестам и холоду взгляда на неизвестных – любой современный цивилизованный социум. Эгоизм, возведенный в культ и реализующийся в апологии свободного секса, представлен тут же колоссом фаллоса, у подножия которого цветы и фрукты – символы преклонения перед властью низменных начал… На его фоне разворачиваются акробатические сцены однополой любви под аккомпанемент открытого взору фортепьяно. Обнаженность замысла, его «концертность» провоцировали зрителя на диалог. С самого начала зал приглашали в сомыслители…

Откровенные жесты «стреляли» в публику ибо узнаваемость сверх свободных безцензурных любовных картин, со всех сторон демонстрирующихся по ТВ и Интернету, даже не требовала напряжения исторической памяти. В подтверждение зеркальности происходящих на сцене событий звучали речи властителей Содома

Я верю, где-то в двадцать первом веке

Наш опыт переймут, воспримут с интересом

И назовут культурой и прогрессом!

Актуальность зрелища была основана с самого начала на тексте Марка Азова, построившего пьесу на предполагаемой исповеди тех, кого приказано уничтожить… Это был театральный мидраш в действии, ибо толковать в еврейской устной традиции разрешено каждому. О чем они думали, узнав, что осталось им жить сутки, к чему обратилась их души в последний миг, заставив проанализировать весь жизненный путь?

Новизна драмы была в том, что в каждом грешнике Азов увидел человека, живого, реально существовавшего, желавшего жить оптимально по канонам того пространства и времени, в котором он оказался, ошибавшегося, но прозревшего хоть ненадолго в попытке осознать и может быть хотя бы так спастись?!

«Начальник стражи (скрытая женщина – З.З).… Земля сомкнется с небом и раздавит нас, как мошек, затесавшихся в муку. И нас забудут, будто мы вообще не жили… Стой! Погоди!А разве я жила?!»

Позиция драматурга соответствовала исторической реальности, подтвержденной текстом ТАНАХа. Безнадежный скепсис умудренного опытом фронтовика, бесстрашно вглядывающегося в лицо смертельно опасной современности, заставил Азова вставить пролог и эпилог. Во введении - спор о справедливости, в котором Авраам вымаливает отсрочку и просит ангелов Б-га не губить Сдом, если в нем найдется хоть десяток праведников. Авраам Азова не принимает саму идею суда, ибо в Сдоме есть его близкие. «Нельзя же всех подряд!» Авраам торгуется не стесняясь, за каждого человека – Он - - не Б-г, вселенский эксперимент от него далек - дороги все, и ему удается выпросить самые щадящие условия приговора: свобода за десять праведников.

Далее в центральной части - неминуемая гибель Сдома из-за отсутствия таковых по причине неправедных законов, которые никто не вправе нарушать.

Но в эпилоге автор мастерски воссоздает грех дочерей Лота, согрешивших ради продолжения рода с собственным отцом. Авраам по воле автора, увидевший эту картину в пустыне, «в ужасе застывает и вздымая руки к небу, обращается к Б-гу: Зачем, Господь, ты открываешь взору всю неприглядность истины нагой: Зачем искоренял грех Сдома и Аморы, чтоб породить тягчайший грех другой?»

Драматург таким образом ставит под сомнение справедливость Б-его возмездия – ради чего был уничтожен Сдом, если в результате зародился новый - семейный грех, и как наказание появились враги Израился - аммонитяне и моавитяне? Изначальный авторский текст парадоксален и беспощаден: контраст композиции, образов, стиля, где сталкиваются внешнее и внутреннее, идея и воплощение, желаемое и действительное – все направлено на развенчание идеализации еврейской истории, построенной на борьбе за чистоту и святость нации

Идея из главы «Кдошим» - «Будьте Мне надором святым, так как Я – Ваш Б-г», по мысли автора уязвима. Ибо греховная реальность порождена все тем же Экспериментатором, испытывающим нас на соответствие его замыслу каждый день и час.

Марк Азов, создавший в театре «Галилея» Танахическую Трилогию – «Весенний Царь Черноголовых», «Ифтах – однолюб» и «Последний день Содома» - писатель, мыслящий глобальными категориями, отражающими сдвиг сознания целого поколения проснувшихся и прибывших на Святую Землю в поисках ответа в начале 90гг. От зарождения идеи Единобожия в пред Авраамовской Мессопотамии – в первой пьесе («Весенний Царь Черноголовых») – до прямого диалога с Б-гом в «Ифтахе», «одного Б-га любившего», считавшего себя его оруженосцем и потерпевшего личный крах; до критики вселенского эксперимента – в последней пьесе о Содоме… - таков масштаб пути автора. Он продемонстрировал в ней свою человеческую гражданскую боль за все, что происходит с народом Израиля. И сделал это в форме блистательно написанной философской актуальной драмы-притчи, названной «художественным вымыслом» в котором абсолютно «случайны любые совпадения имен, включая библейские»….

Режиссер Зигмунд Белевич, разделяя исходные идеи драматурга, строит тем не менее свой авторский театр. Вся трилогия – сценическое единство пластики и драмы, аудио визуальный синтез, провоцирующий на открытый диалог метафорами композиций и точно заданной актерской игрой... В Танахической трилогии режиссер оптимально реализовал свои художественные идеи, создав на ее основе ансамбль из танцоров, актеров, певцов, музыкантов, подчиненных одной режиссерской воле, желанию выразить в духе Вахтангова «фантастическую» картину - как код современной реальности. И если в «Весеннем Царе Черноголовых» (1997) – труппа только складывалась, и подтекст соответствовал олимовским поискам Единственного ответа и выживания с ним, то второй опыт («Ифтах-однолюб»)был уже по-настоящему профессионален. Трагедия дегероизации Б-его Воина была выражена гармонично на пределе эстетических возможностей. «Ифтах-однолюб» стал подлинным метатеатром нашего времени. Он сфокусировал в сценической реальности ирреальность жизни современного израильского общества, тоже в споре с высшей идеей пытающегося спасти детей своих от кровавого самопожертвования.

«Последний день Содома» - спектакль еще в пути к совершенству. Но уже из первого просмотра очевиден масштаб грядущего итога, настолько завораживал процесс. Движение метафор к режиссерскому замыслу было до такой степени магнетичным и затягивающим, что возникало непреодолимое ощущение, что « песок Содома» сыпется и на тебя лично!..

Как удалось создать подобное ощущение физического соприсутствия каждого внутри трагедии постановщику? Прежде всего за счет переакцентировки авторского замысла – изъятия пролога и эпилога и растворении философии конца в человеческих судьбах героев. Режиссер сосредоточил свои усилия в центральной части – в самом акте «последнего дня» и показал его крупным планом в деталях, как в замедленной документальной киносъемке, позволяющей поразмыслить о себе сейчас через переживание тех «засыпанных временем частностей».

Центральными персонажами в изображении режиссера стали не танахические герои, а случайные люди, попавшие под колесо истории на улицах Содома и ангелы, пришедшие их убивать.На фоне действительно развратного социума (хореограф М. Пиляк!), неправедной власти, аморальных законов, издаваемых ею, двигаются по своим обычным делам незаметные люди, для которых Содом был родным домом, а его законы- единственно правильными, потому что других не знали. Уж несколько столетий прошло со дня потопа, и никто и в мыслях своих представить не мог, что и их лично можно почистить с земли, как жуков… Содом жил обычной ежедневной прозаической жизнью. Варилась еда, бегали дети и кто-то очень сильно хотел любить и вкладывал в данные властью законы свое наивное восприятие. «Надо видеть Человека в черноте», - подчеркнул З. Белевич. В гуманистической концепции режиссера, отстаивающего Человека перед лицом Б-га, иным содержанием наполнились (как и полагается в искусстве!) – маленькие существа с большим сердцем: «Белый Ангел» - арт. Борис Шиф и его несостоявшаяся невеста «Сгулати» - арт. Александра Ларкина. Любовь, возникшая между ними вопреки времени и Б-жьему приговору, - одна из самых сильных сцен спектакля. Это было созданное режиссером, исполнителями и художником - пространство мечты, в котором влюбленные прорываются друг к другу, как птицы, превращающие реальность Содома – обычные белые столы и стулья – в мир чистой семейной мечты и надежды. Почти цирковая игра кругами в руках сгорающих в чувстве героев и актеров, сжигавших себя ради них и даже не касавшихся друг друга, создавала универсальный шагаловский образ летающих влюбленных. Сочетание белых одежд, белых кругов и психологического жеста, обращенных к нашему подсознанию, подводило к мысли о гармонии самой жизни, хрупкой и прекрасной, противостоящей любому самому справедливому эксперименту…

Доказательства силы слабой жизни, визуально добавленные режиссером, были в спектакле настолько убедительны, что перевесили рациональные мысли «Черного Ангела Смерти», обосновывавшего свои действия неожиданными воспоминаниями вперед по шкале времени всех грядущих диктаторов, оправдывавших кровь во имя Идеи. В виртуозном исполнении Игоря Елизарьева возникали вдруг фантомы Ленина, Сталина, Гитлера, Арафата. Согнутая спина, черный плащ, всего одна деталь (трубка, голос, красный арабский платок) и виртуозная внутренняя техника преображали актера в его импровизациях – реинкарнациях. И лишь глаза, горящие над временем и пространством, пытающиеся его осознать, выдавали нашего современника – того же вечного «Ифтаха», продолжающего диалоги с Б-гом и со своей совестью. «Ифтаха» И. Елизарьев сыграл в предыдущей части трилогии. Его Ангел Смерти, очистив Землю от греховной грязи, осуществив Идею, как и Б-жий Воин, тоже начал сомневаться… Ведь там – в Содоме были живые люди, теплые, душевные, глупые, слепые, которые могли искренне ошибаться! В эпилоге, возникшем по логике спектакля, оба Ангела и Белый и Черный защищают от ветра уже «очищенной» - мертвой пустыни маленькую девочку, которую символично зовут по имени погибшей «Сгулати». Их руки сомкнуты над крышей ее еле освещенного домика, а глаза обращены к зрителям с тревогой… И звучит музыка Пятой Симфонии Бетховена, где голос неумолимой Судьбы стучится и к нам в дверь!

А защитим ли мы свой Дом – Израиль от возможного разрушения – хватит ли у нас сил перебороть себя – ведь мы – не ангелы?!…

И каждый в зале почувствовал призыв к последнему счету души как к единственному средству предотвратить саморазрушение, спасти свой главный – «внутренний Дом» – свое человеческое достоинство и честь, способность понимать и любить друг друга, жить в гармонии с изначальным замыслом о своем предназначении на этой Земле, не забывать, ради чего мы здесь появились, сохранить лучшие порывы, как скрытый свет ради детей – души нашего Дома!

Спектакль «Последний день Содома» – итог философской трилогии М. Азова и З. Белевича. И какими бы разными они ни были – драматург и режиссер, в споре о первенстве победил результат – сам Театр, который или рождается надолго или остается на бумаге недовоплощенным словом - звуком без эха. По мощному отзвуку зала на премьере «Последнего дня Содома», понявшему главное и с замиранием следившему за перипетиями пьесы, по реакции на вполне еще живых «Весеннего Царя Черноголовых» и «Ифтаха-однолюба» - оба оказались авторами сценического чуда, драматургами и исполнителями одного замысла – театральными мессиями - пророками, предупреждающими каждый по-своему всех нас о вполне реальной опасности потери жизни на Земле. Марк Азов: «Книга Книг построена на конфликте Человека с Б-гом и Б-га с самим собой… Но помимо этого конфликта каждый из нас ответственен. "Никто не может разрушить наш дом, кроме нас самих" это клинописная надпись на табличке из развалин Ура Халдейского. Ур – колыбель древнейшей цивилизации погиб по вине его же сограждан».

Трилогия театра «Галилея» - призыв одуматься, остановиться, переосмыслить сейчас свой путь… Ибо в каждом человеке – залог не только гибели, но и спасения…

Выстроенная во времени (1997-2003) галилейская библейская триада останется в истории современного Израильского Театра, ибо она отражает духовные искания и уровень возможностей деятелей культуры алии 90х.

После танахического спектакля Рины Иерушалми «И сказал, и пошел» по книге Бытия, объездившего мир, за последнее десятилетие это второй пророческий эксперимент, достойный всеобщего внимания…

В «Редакционный портфель»