(Великий Новгород)
«Начальник госпиталя»
Мой отец, Моисей Израилевич Шапиро, родился в Минске в 1909 году в семье Израиля Хаимовича Шапиро, инженера-химика и совладельца аптекарской фирмы «Гольдберг и Шапиро», которая к моменту национализации в 1918 году существовала уже семьдесят пять лет. Его мать, Белла Иосифовна, в девичестве Розенблюм, была по образованию учителем русского языка. Моисей и его младший брат Борис в детстве изучали с домашними учителями иврит, немецкий и французский языки, а также еврейскую историю. После революции братья окончили среднюю школу и поступили в институты: Моисей - в Минский медицинский, а Борис – в Минский политехнический.
Еще учась в институте, Моисей женился на своей
однокурснице Валентине Герасимовне Козловской. В 1931 году у них родился сын
Итамар (Тёма), а в 1933 – я, Марк Шапиро. В 1937 году Валентина Козловская была
арестована и сгинула в застенках НКВД.
В 1932 году, после получения диплома, Моисей начал
службу в РККА в качестве военного врача. Он служил в родной Белоруссии и там
встретил войну. Оставшиеся после него документы и сохранившиеся в моей памяти
рассказы позволили мне и моему сыну Станиславу составить историю начальника
госпиталя – Моисея Шапиро, нашего отца и деда.
Военврач 3-го ранга Моисей Израилевич Шапиро в марте
1941 года был назначен начальником санитарной службы 204-й мотострелковой
дивизии, расположенной в городе Волковыске (Белоруссия). В середине июня он
получил отпуск на 10 дней «для устройства личных дел» - надо было везти в
Ленинград на операцию двухлетнюю дочь Долю (Долорес), которая родилась с
огромным наростом на верхней части ступни левой ноги. Кроме Доли у Моисея
Шапиро было еще трое детей: десятимесячная Белла, а также сыновья – Итамар
(Тёма), десяти лет, и Марк, семи. Доля и Белла были дочерьми от его второй
жены, Марии Орловской. Вся семья выехала из Волковыска около 15 июня 1941 года,
рассчитывая через пару недель вернуться обратно, поэтому никаких вещей, кроме
летней одежды на себе, взято не было.
В Ленинград поехали не сразу, а сначала заехали в село
Шаповаловка Борзенского района Черниговской области на Украине, к родителям
Марии, простым селянам - колхозникам. Там Моисей с женой оставили на их
попечение Тёму, Марка и Беллу, а сами с Долей отправились в Ленинград. В
Ленинграде, у родственников, адрес которых Моисей оставил в штабе дивизии, его
ждала телеграмма: «Немедленно вернуться в часть».
Это было 21 июня 1941 года. Моисей решил выехать в
Волковыск на следующий день, 22-го, оставив жену и дочь у родственников. Но в этот
день началась война. Операцию Доле было решено отложить до лучших времен.
Моисей с Марией и Долей сели в поезд и, доехав до Гомеля, расстались. Мария с
дочерью добралась до Шаповаловки, и там, с остальными членами семьи оставались
до конца войны, пережив два года немецкой оккупации (!). А Моисей из Гомеля
двинулся на запад, навстречу приближающемуся фронту, надеясь найти свою дивизию
и присоединиться к ней.
Сначала он
ехал пассажирским поездом, потом товарняком и попутными машинами, и, наконец,
когда транспортные возможности иссякли, пошел пешком. Вскоре он обратил
внимание, что в западном направлении он идет один, тогда как всё, что могло
двигаться, движется на восток, причем на больших скоростях и весьма нервно. Иногда
налетали немецкие самолеты и обстреливали дорогу. В одном месте Моисей Шапиро
натолкнулся на несколько трупов. Он повернулся и пошел на восток. Попытки
остановить какую-нибудь из проносившихся мимо машин, успеха не имели. Его
окликнул военный с нашитой на рукаве гимнастерки звездой – политрук: «Товарищ
военврач, я вижу - у вас есть оружие, у меня тоже есть – давайте остановим
машину, а то пропадем».
У Шапиро действительно имелся наган, который, уезжая в
отпуск, он должен был сдать. Но поскольку никто ему этого не приказывал, сам он
не стал напрашиваться. Обнажив оружие, они встали по бокам дороги, и когда
показалась мчавшаяся на предельной скорости крытая полуторка, оба выстрелили в
воздух, а затем направили свои наганы на водителя. Тот резко затормозил, Шапиро
и политрук мигом вскочили в кузов, набитый людьми и вещами (оказалось, что это
эвакуировался какой-то райздравотдел), и машина рванула по шоссе.
У въезда на мост (по-видимому, это была Березина,
где-то в районе Борисова) машину остановили. Красный, потный, разгоряченный
генерал в сбитой на затылок папахе, с засученными рукавами гимнастерки, грубо
велел всем военнослужащим выйти. Шапиро и политрук соскочили на землю. Генерал
присоединил их к группе командиров, собранных на лужайке. Рядом стояло
несколько бойцов с винтовками. Вскоре генерал подошел к ним, велел построиться
и начал орать, обзывая трусами, подлецами и предателями, угрожая немедленно
всех расстрелять. Было ясно, что он считает задержанных беглецами, самовольно
оставившими свои части.
Через некоторое время, выкричавшись, генерал начал
успокаиваться. Опросив двух-трех командиров об их обстоятельствах, узнав, что
они не пытаются скрыться, а ищут свои части, от которых они оторвались по
разным причинам, генерал предложил им сформировать… партизанский отряд.
Естественно, командиры не согласились с ним. Каждый надеялся все же найти
своих, либо присоединиться к другой регулярной части и быть использованным в
соответствии с основной воинской специальностью. Генерал внял их доводам и
отправил в расположенный неподалеку штаб 4-й армии.
Там командиров приняли с распростертыми объятиями.
Всем нашлось место и Моисея Шапиро так же определили на его предыдущую
должность - начальника санитарной службы 42-й стрелковой дивизий, входящей в
состав армии. Каково же было его удивление, когда он узнал, что его новым
начальником будет тот самый генерал! 42-я дивизия генерал-майора Ивана
Сидоровича Лазаренко накануне войны стояла в Бресте. Ночью 22-го июня часть
дивизии оказалась в окружении на территории крепости и приняла неравный бой,
другая – отступила от города. С ней ушел и командир дивизии. К дивизии
присоединялись и другие части, отходящие от границы, и генерал Лазаренко
занялся отловом отступающих, считая их всех предателями и дезертирами. Позже
Моисей Шапиро вспоминал, что генерал ссылался на маршала Ворошилова, будто бы
приказавшего: «Бей их по соплям!»
«Бить по соплям» вплоть до расстрела предполагалось
всех отступающих без разбора. Формально к ним относился и сам генерал Лазаренко
и Моисей Шапиро, с того момента, когда, отчаявшись найти свою 204-ю
моторизованную дивизию, повернул от фронта на восток. Для него все закончилось
благополучно, а судьба генерал-майора И. С. Лазаренко сложилась иначе.
Вскоре на командование Западного фронта обрушились
жестокие репрессии. Командующий, генерал-полковник Павлов, ряд других
высокопоставленных командиров были арестованы, преданы суду и расстреляны.
Среди них был и командующий 4-й армии генерал-майор Коробков.
С 6-го июля 1941 года 4-ю армию начали выводить в
резерв фронта, двинулась в предназначенный ей район и 42-я стрелковая дивизия. Военврач
3-го ранга Моисей Шапиро с вверенным ему медсанбатом получил приказ
передислоцироваться в некий населенный пункт, куда через пару дней должен был
подойти штаб дивизии. Взяв под козырек, он отправился выполнять приказ. В
указанном месте медсанбат остановился и ожидал прихода штаба. Они ждали день,
два, три… Мимо проходили войска, которые ничего не знали о 42- дивизии. С
каждым часом ситуация становилась все тревожнее. Наконец, командир одной из
проходивших мимо частей сказал Шапиро: «Чего вы ждете? Мы последние – за нами
уже только немцы!».
Однако, зная об отношении командира дивизии к
отходящим без приказа, Моисей Шапиро решил стоять и ждать. В медсанбате начался
ропот. Особенно усердствовала некая военфельдшер, оказавшаяся любовницей генерала.
Явившись к Шапиро, она потребовала от него немедленно выступать, а тот выругал
фельдшерицу матом и выгнал. Трудно сказать, чем бы это все кончилось, если бы
на них случайно не наткнулся один из писарей штаба, посланный с каким-то
поручением, не имевшим к медикам отношения. Оказалось, что в округе деревенек с
одинаковым названием было, как водится, по крайней мере, две. Карты у Моисея
Шапиро не было, опыта, естественно, тоже, и он привел медсанбат не в ту
деревню, которую имел в виду командир дивизии.
Когда медики прибыли, наконец, в указанное место,
генерал, прежде всего, выслушал доклад своей пассии. Она, рыдая, поведала ему,
каким ужасным мучениям подверг ее начальник санитарной службы Шапиро, и
высказала предположение, что он хотел сдать медсанбат немцам. Генерал вызвал
его к себе и начал кричать, прерывая всякую его попытку что-то сказать оглушительным:
«Молчать!». Так и не дав Шапиро раскрыть рта, он вызвал начальника особого
отдела и приказал ему: «Расстрелять мерзавца!». Особист вывел Шапиро. Но, расспросив
его, он понял, в чем суть дела и посоветовал ему отправиться в штаб армии. Они
вместе составили сопроводительную бумагу следующего содержания:
Военврач 3 р. т. Шапиро М. И. вр. и д. дивврача 42 с.
д. с 30.6. по 10.7.41 г. Направляется для дальнейшего прохождения службы в
расп. Н - ка Санотдела 4 армии.
Денежным
довольствием не обеспечивался.
Н
– к штаба 42 сд
Майор_________________(Гавриленко)
Удостоверение было написано от руки самим Шапиро. На
нем – угловой штамп «Управление 42-й стрелковой дивизии ____ июля 1941г. №_____», круглая гербовая
печать «Н.К.О. 84-й отдельный разведывательный батальон».
С этим
документом Моисей Шапиро явился в штаб армии. Момент был весьма
непростой: отведенная во фронтовой резерв, армия находилась в состоянии
переформирования, несколько дней назад были сняты с должностей и арестованы
командующий и целый ряд начальников. Над головой командира 42-й стрелковой
дивизии Лазаренко видимо так же сгущались тучи, поэтому никто не стал
разбираться в деталях его конфликта с начсандивом. Моисей Шапиро был немедленно
назначен на вакантное место начальника корпусного полевого госпиталя №17 28-го
стрелкового корпуса, входившего в 4-ю армию. Предыдущий начальник этого
госпиталя, молодой врач, только что «ускоренно» выпущенный из института, всего
два дня назад утонул при форсировании реки. Шапиро тоже не умел плавать…
В 28-й стрелковый корпус кроме уже известной нам 42-й
дивизии входили 6-я и 55-я дивизии. В связи с образованием 25 июля 1941 года
Центрального фронта, корпус был передан одной из армий этого фронта – 13-й. В
то время корпус занимал оборону по восточному берегу реки Сож. В этом месте и
началась боевая служба Моисея Шапиро.
А в 42-й дивизии с15 июля был другой командир.
Генерал-майор Лазаренко был арестован и приговорен трибуналом к расстрелу «за
бездействие власти, халатное отношение к службе и сдачу неприятелю вверенных
ему военных сил». К счастью для генерала приговор не был приведен в исполнение.
Через некоторое время Лазаренко освободили из заключения и вернули на службу.
Сначала ему дали полк, затем вновь доверили дивизию. Командуя дивизией, генерал
Лазаренко участвовал в операции по освобождению Могилева летом 1944 года. 26
июля 1944 года Иван Сидорович Лазаренко погиб в бою. Посмертно ему было
присвоено звание Героя Советского Союза. («Красная звезда», 02. 04.2002 г., В.
Мороз «Генеральские судьбы»).
При передаче 28-го стрелкового корпуса 13-й армии,
корпусной госпиталь переподчинили санотделу штаба армии, и он получил новое
название – «хирургический полевой подвижной госпиталь» (ХППГ) №2406. Моисей
Шапиро был начальником этого госпиталя до февраля 1942 года, после чего стал
начальником другого ХППГ 13-й армии - №507. В этой должности он и служил до
расформирования госпиталя и выхода в отставку в 1946 году.
В июле – сентябре 1941 года 13-я армия отступала с
боями, несла тяжелые потери, но и враг тоже нес урон. Госпиталям армии
приходилось принимать, обслуживать и эвакуировать раненых под бомбежками и
обстрелами. К 30 сентября армия оказалась в полном окружении на восточном
берегу Десны севернее Шостки. С большими потерями ей удалось прорваться только
в середине октября. М. Шапиро вспоминал, что там, в окружении, погибло
несколько госпиталей. ХППГ № 2406 и ряд других успели эвакуировать раненых и
отойти на Курск, прежде чем кольцо окружения замкнулось окончательно.
Из Курска госпиталь двинулся на Воронеж. Не было
продовольствия и горючего. В непролазной грязи осенней распутицы машины
приходилось тащить буквально на руках, и, все равно, часть из них пришлось
сжечь.
В декабре 1941 года 13-я армия провела первую успешную
наступательную операцию, в ходе которой ее части продвинулись на запад более
чем на 100 километров, освободив десятки населенных пунктов, в том числе города
Елец и Ливны.
В феврале 1942 года Моисей Шапиро был назначен
начальником ХППГ № 507, располагавшегося в селе Студеное и на стации Студеный
Должанского района Орловской области. В этих местах госпиталь простоял всю зиму
и весну. До линии фронта было 12- 15 километров и, в конце концов, немцы стали
систематически обстреливать расположение госпиталя. Это вынудило отойти в деревню Турчаново Воловского района
Курской области.
28 июня 1942 года немцы начали массированное
наступление в полосе обороны 13-й армии. Завязались тяжелые бои, немцам удалось
прорваться на некоторых участках фронта. 507-й госпиталь вновь оказался под
огнем противника. Раненые поступали непрерывно. Необходимая медицинская помощь
и подготовка к срочной эвакуации велись одновременно.
Катастрофически не хватало транспорта, и начальнику
госпиталя было предоставлено право останавливать любую машину, если
понадобиться, при помощи оружия, и загружать ее ранеными. Иногда раненых
укладывали поверх ящиков со снарядами. Моисей Шапиро вспоминал, что, взяв
бойца-автоматчика, он встал на дороге «ловить» машины. Когда один из грузовиков
остановился, сидевший в кабине рядом с шофером капитан, узнав, в чем дело,
скомандовал: «Водитель – газ!». Машина рванула с места. Выхватив наган, Шапиро
четыре раза выстрелил по машине, но она умчалась на предельной скорости. Когда,
через некоторое время, обстановка несколько стабилизировалась, Моисей Шапиро
был по делам в штабе армии. Там у него спросили:
- Вы стреляли по машине?
- Да, стрелял
- Сколько раз?
- Четыре
- Вы хороший стрелок – в борту машины
оказалось четыре пробоины. Пострадал боец, находившийся в кузове. Пуля попала
ему в ногу.
На этом инцидент закончился, удалось эвакуировать
почти всех раненых. Закопав часть имущества в землю, с двумя сотнями самых
тяжелых больных госпиталь из Турчаново перешел в село Борки, где продолжил
напряженную работу. Позднее, когда Турчаново было вновь занято нашими войсками,
посланные сотрудники обнаружили, что все спрятанное уцелело, и доставили
имущество в госпиталь.
Натиск немцев на 13-ю армию прекратился 11 июля.
Противник перенес свои удары южнее, в направлении излучины Дона, где его
танковые войска прорвали оборону Юго-Западного фронта и устремились к Волге и
Сталинграду. В это время 13-я армия вела подвижную оборону, и госпиталю
пришлось несколько раз менять дислокацию, буквально с «колес» организовывать
работу в случайных помещениях, которые необходимо было быстро приспосабливать
для медицинских нужд. В Борках это была больница с садом при ней, и госпиталь
проработал там до 2-го июля. 3-го июля госпиталь уже принимал раненых и больных
в селе Стегаловка Долгоруковского района Орловской области. Тут госпиталь занял
больницу и школу. 6-го июля госпиталь переместился в деревню Чаплыгино
Измалковского района Орловской области, где были использованы школа, сарай и
несколько больших палаток. 11-го июля госпиталь развернулся в деревне Лютое
Ливенского района в здании церкви. Примерно через полтора месяца, простояв в
свернутом состоянии десять дней в селе Тернава, ХППГ №507 получил место
стабильной дислокации: в деревне Власово Измалковского района Орловской
области, где госпиталь проработал с конца августа 1942 года до середины января
1943 года.
Во Власове сортировочное отделение госпиталя было
оборудовано в зерновом амбаре, баню и дезинфекционную камеру выстроили заново,
хирургический блок развернули в доме культуры, там же на втором этаже был
хирургический стационар. Кроме этого, для размещения раненых и больных
использовались помещения сельского совета, школа, колхозная мастерская. Этого
оказалось недостаточно, поэтому отрыли землянки и поставили три палатки. Таким
образом, госпиталь в зимних условиях
располагал 250-ю койками для тяжелых и средних раненых.
26 января 1943 года началась Воронежско-Касторненская
операция, в которой участвовала и 13-я армия. ХППГ №507 следовал за
наступающими частями, трижды разворачиваясь в течение двадцати дней. Особенно
тяжелым был переход с 20 по 26 февраля, в снежный буран, с ночевками в степи,
когда госпиталь прошел около 200 километров и вышел в деревню Ольховатка Поныревского
района Орловской области. Здесь госпиталь развернулся и работал до 5 июля 1943
года. В Ольховатке Моисей Шапиро получил свой первый орден – «Красной Звезды»,
и ему было присвоено звание «подполковник медицинской службы».
5 июля началось немецкое наступление на орловско-курском
направлении, и в полосе обороны 13-й армии главный удар противника наносился в
район Ольховатки. 507-й госпиталь снова оказался в чрезвычайно тяжелом
положении. Обстановка требовала немедленной эвакуации, но раненые поступали в
большом количестве непрерывным потоком, а приказа об отходе и транспорта для
вывоза людей и имущества не было.
Ситуацию спас начальник санитарной службы армии
полковник В.А.Буков. Он привел в Ольховатку колонну машин и отдал устный приказ
об эвакуации. В нашем семейном архиве сохранилась копия письма В.А. Букова
Моисею Шапиро об этом дне:
Ровно, 17.08.74 г.
Дорогой Виктор Андреевич!
Ваше письмо от 08.06., отправленное 04.07,
получил 06.07. Стал собираться с ответом, но в ночь на 19.07.74 меня постиг
удар в медицинском смысле этого слова, т.е. инсульт. К утру меня доставили в
реанимационное отделение областной больницы. Сегодня на 30-й день, меня
выписали домой и первое, что я делаю – пишу Вам. Конечно, память не сохранила
всех деталей минувших дней. Многое выпало, поблекло. Кое-что, может быть,
исказилось. Не взыщите. Я напишу Вам то, что помню и так, как помню.
Об
Ольховатке. Ваши слова о том, что «как я ни пытался оттянуть госпиталь –
какие-то силы этому противодействовал, и, как мне казалось тогда личного
порядка», возбудили мое любопытство, но я не стал и не пытался разгадать эту
загадку. Если Вы пожелаете, Вы объясните, что Вы имели в виду, а не найдете
нужным – Ваша воля.
Когда
началось немецкое наступление, мы вскоре убедились, что наше положение довольно
опасно: через госпиталь шли солдаты, которые паниковали и громогласно
советовали уходить подобру-поздорову. Впереди госпиталя стоял полк, которым
командовал майор (или подполковник) Лев. Лев, с которым мы были знакомы,
прислал ко мне связного на велосипеде с запиской, в которой настоятельно
рекомендовал отходить.
Мой замполит,
майор Черняков, вообще, был не трус, но он испытывал постоянный страх за
медсестер, к которым питал эротические чувства. Во всех сложных ситуациях он
настаивал на немедленной отправке сестер в тыл, хотя бы пешком. Однако я каждый
раз отказывал ему, отказал и на этот раз, хотя он встал на колени и умолял
меня.
Обстановка,
действительно, была грозной. И в этот момент появились Вы, Виктор Андреевич,
как мне помнится с колонной машин, и приказали грузиться и отходить в
Верхне-Смородное. Это было спасение. В то время как шла погрузка оставшегося
имущества на приведенные Вами машины, мы с Вами позавтракали, пили чай с
вареньем, а вот на счет «выпендривания» я не помню. Действительно и то, что мы
с Вами выехали после отправки последними в колонне.
В связи с
тем, что наша колонна машин неоднократно подвергались бомбежкам и обстрелам с воздуха, что задерживало продвижение
колонны, решено было в дальнейшем Вам выехать вперед, так как Вас ожидали в
штабе армии, без ведома которого Вы прибыли отдать устный приказ о нашем
отходе.
Уезжая, Вы дали указание по прибытии на
место дислокации сообщить в санитарный отдел армии, как дошла колонна, что мною
и было сделано. Перед трудной дорогой мы с Вами выпили «посошок»… Всем
однополчанам - сердечный привет. Стручкову я однажды осмелился написать, но он
не ответил мне ни слова. Я и не добиваюсь.
Примите наш
самый горячий привет.
Ваш Шапиро.
В.А. Буков после войны жил в Москве, стал доктором
медицинских наук, профессором, главным врачом Московского кардиологического
центра. В.И.Стручков, во время войны был главным хирургом 13-й армии, а после
ее окончания – доктором медицинских
наук, академиком, членом Президиума АМН, заслуженным деятелем науки РСФСР,
лауреатом Ленинской премии. Борис Давидович Лев за бои при форсировании Днепра
и Припяти был удостоен звания Героя Советского Союза, командовал дивизией.
Генерал-майор Б.Д. Лев, кавалер многих орденов
(в том числе – Кутузова 2-й и Суворова 3-й степени), ст. преподаватель
академии им. М.В. Фрунзе скончался в 1971 году.
Отойдя из Ольховатки, ХППГ-507 уже через два дня
перешел из Нижне-Смородного в деревню Седниковка Золотухинского района Курской
области. Здесь и в расположенной в трех километрах от нее железнодорожной
станции Ивановская были развернуты подразделения госпиталя готовые принять 1000
раненых. Однако поступили только около ста человек, легкораненых и контуженных,
взятых для разгрузки у соседнего госпиталя № 103. А 28 июля 1943 года госпиталь
переместился в хутор Прозоровский Глазуновского района Курской области.
Поскольку пригодных для размещения построек не было, госпиталь развернулся в
лесу в палатках. Там на мине подорвалась хирургическая сестра Русанова. Мест
для раненых отчаянно не хватало (одновременно в госпитале находилось не менее
тысячи человек), поэтому их размещали в срочно построенных крытых соломой
шалашах.
Один из самых напряженных моментов оборонительного
этапа Курской битвы – бои под Понырями и Ольховаткой, в которых участвовали
сотни танков и самолетов, десятки тысяч людей - произошли на северном фланге
«дуги», в полосе обороны 13-й армии. 15 июля армия перешла в наступление. Преодолевая
яростное сопротивление противника, войска только через три дня смогли
восстановить положение и вернуть позиции, занимаемые армией до начала немецкого
наступления. К началу сентября на левом крыле Центрального фронта, где
действовала 60-я армия, наметился успех и командующий фронтом отдал приказ о
переброске в этот район 13-й армии.
В ночь на 1 сентября 1943 года начался форсированный
марш вдоль линии фронта, а 8 сентября дивизии армии прибыли в район Кролевца
(Сумская область УССР). 507-й госпиталь был развернут в селе Ленинское
Кролевецкого района и немедленно приступил к приему раненых, поступавших
непрерывным потоком. К этому времени войска 60-й армии овладели Конотопом и
развивали наступление на Бахмач и Нежин.
Недалеко от Бахмача расположено село Шаповаловка, в
котором Моисей Шапиро летом 1941 года оставил свою семью - жену Марию, детей:
Тёму, Марка, Долорес и Беллу. Шаповаловка была освобождена советскими войсками
7 сентября. Узнав об этом из армейской газеты, Шапиро отпросился у начальства и
на госпитальной крытой полуторке отправился туда. Многое повидав к тому
времени, Моисей Шапиро не надеялся найти свою семью в живых и ехал, чтобы
просто убедиться в этом. Но мы – его семья, были живы. Как мы уцелели, что нам
пришлось пережить за два года немецкой оккупации – это предмет для другого
рассказа.
«…После освобождения Шаповаловки прошло дней пять. Все
эти дни немецкие самолеты бомбили и обстреливали село. Во время налетов мы
прятались в погребе, отрытом в 30 метрах от хаты. Уже вечерело, немецкие
самолеты улетели. Я вылез из погреба и стоял у лаза. У нас в сарае разместилась
оружейная мастерская, ее начальник – капитан, о чем-то разговаривал с отцом
мачехи Маши - дедом Лободёном (это было его уличное прозвище). К воротам
подкатила грузовая крытая машина. «Это ваша?», - спросил дед
капитана-оружейника. «Нет, не наша», -прозвучал ответ.
Дело в том, что мастерская перебралась к нам после
того, как на предыдущем месте на них налетел немецкий самолет, и они еле унесли
ноги из-под бомбежки. Капитан считал, что «немца» навел лазутчик, поэтому он
запер наши ворота и велел никому со двора не выходить. Из подъехавшей машины
вылез какой-то солидный офицер в очках. Я крикнул Тёме, своему старшему брату,
все еще сидевшему в погребе: «Тёмка, смотри – к нам какой-то генерал приехал!»
«Генерал» попытался открыть ворота, у него это не
получилось, и он вдруг неожиданно и несопоставимо с его внушительным видом стал
перелезать через них. Ворота представляли собой горизонтально и редко набитые
на два бруса доски, высотой несколько выше среднего человеческого роста.
«Запором» служило ремённое кольцо, набрасываемое сверху на столбик. Вид
«генерала», перелезающего через ворота, был очень смешон. «Тёмка, он лезет
через ворота!», - сказал я со смехом.
«Генерал» перелез, сверкнул на меня очками и вдруг я
понял, что это – отец… «Тёмка! Это папа!», - крикнул я срывающимся голосом.
«Врёшь! Врёшь!», - чуть не плача твердил Тёмка, боясь ошибки, розыгрыша и
слишком горького разочарования. Но уже из хаты вылетела ревущая Маша и
бросилась обнимать мужа. Я оторопело стоял метрах в пятидесяти, уговаривая
Тёмку подняться, но он упорно отказывался.
Отец снова посмотрел на меня и позвал: «Мара! Иди
сюда, Мара!». Я оставил брата с его сомнениями и побежал к отцу. Его подвели к
крыльцу хаты. Все были возле него, кроме Доли - ее нигде не было. Только что
она была в хате, Маша собиралась кормить ее и Белку ужином, и вот она исчезла.
Один я знал, где она. В последние месяцы оккупации у
нас было много разговоров о карательном отряде, который должен прийти в село и
уничтожить всех, кто не подходил для работы и жизни в организуемом на основе
колхоза помещичьем хозяйстве во главе с немцем-помещиком. Говорили, что уже
составлены списки всех, кто подлежит уничтожению, и мы, еврейские дети, стоим
чуть ли не первые в этом списке.
Доля, которой было четыре года, стала бояться любого
человека в военной форме. Она всех их называла «мадьярами» - разговоры шли о
венгерском карательном отряде – и, едва, завидев человека в форме, обегала
вокруг хаты и залезала через узкую щель в подполье под «коморой» (кладовкой).
Через эту щель мог протиснуться только малый ребенок, мне, десятилетнему, было
уже не пролезть.
Доля, конечно, была там. Она сидела на корточках,
забившись в дальний угол, и тихо, чтобы не привлечь к себе внимание, плакала. «Доля,
вылезай, пошли – папочка приехал!», - позвал я ее. «Не пойду! Это мадьяр, он
заберет нас», - продолжая плакать, отвечала Доля. Я сам чуть не плача, еле
уговорил сестренку выбраться наверх, подхватил ее на руки и побежал с нею к
отцу. Это было что-то невероятное. Еще час назад я не мог представить, что отец
жив. И вот он, подполковник медицинской службы с орденом «Красной Звезды» на
груди, был жив, и мы все окружали его!
Среди многого другого отец рассказал нам о гибели
своего брата Бориса (Бобы). В начале сороковых он учился в аспирантуре
Технологического института имени Ленсовета, участвовал в советско-финской
войне, получил звание лейтенанта запаса. Когда началась Великая Отечественная,
Борис добровольцем пошел на фронт и в 1942 году погиб где-то на Карельском
перешейке. Дивизия, в которой он служил, была полностью разгромлена финнами, и
Борис Шапиро числился «пропавшим без вести».
Рассказал отец и о гибели другого Бориса – капитана
Бориса Львовича Хигрина. Они вместе служили в 1937-39 г.г. в 156-м корпусном
тяжело-артиллерийском полку. Отец был старшим врачом полка, а Борис Хигрин –
командиром батареи. Я дружил с сыном Хигрина, Игорем, моим ровесником, и иногда
бывал у них дома. Помню, как забегал домой передохнуть и пообедать стройный
красивый капитан. Он казался мне уставшим и озабоченным. Не обращая на нас с
Игорем внимания, он общался только с красавицей-женой. Мне было шесть лет, я
уже давно жил без матери и потому с завистью любовался этой счастливой семьей.
Для точности процитируем историю 13-й армии – книгу «В
пламени сражений»: «Дивизион капитана Б.Л. Хигрина, поддерживая части 20-го
механизированного корпуса, занял огневые позиции у Белыничей, куда к вечеру 5
июля 1941 года подошла колонна фашистских танков. Расчет орудия, поставленного
у моста через реку Друть, вступил в неравный бой. Командир орудия был ранен, на
его место стал командир дивизиона капитан Хигрин. Он уничтожил 7 танков и до
ста гитлеровцев. Отважный капитан пал смертью героя. Указом Президиума
Верховного Совета СССР Б.Л. Хигрину, первому из воинов 13-й армии было
присвоено высокое звание Героя Советского Союза».
Что стало с Игорем и его матерью, успели ли они уйти
от врага, за те несколько мгновений, на которые смог задержать их ценой своей
жизни Борис Хигрин? Я не знаю… На следующий день отец уехал. Он еще заскочил к
нам на час, когда госпиталь двинулся на запад вслед за наступающими к Днепру
войсками.
13-я армия подошла к Днепру и Припяти 20 сентября и с
ходу приступила к их форсированию. С целью не допустить расширения захваченного
плацдарма на юг к Киеву, 3 октября немцы нанесли сильный контрудар танками и
«рассекли» плацдарм на западном берегу Припяти. Одна из дивизий армии оказалась
в окружении. Позже положение было выправлено. Немцы пытались контратаковать еще
раз – в декабре, и войска 13-й армии на время оставили город Коростень. Однако
сил, для того чтобы переломить ход событий у противника уже не было, и 13-я
армия продолжила наступление на запад Украины.
Проработав в Ленинском (Сумская область) до конца сентября,
507-й госпиталь в течение осени 1943 – зимы 1943/44 года еще девять раз менял
место дислокации, разворачиваясь в селах Киевской, Черниговской, Житомирской и
Ровенской областей Украины. Весь февраль 1944 года продолжались активные боевые действия, немцы
постоянно контратаковали, пытаясь удержать имеющую важное стратегическое значение
Западную Украину под своим контролем. Для 13-й армии это обернулось большими
потерями в многодневных боях под Дубно.
12 мая 1944 года на совещании начальников госпиталей,
командиров медсанбатов и ведущих хирургов 13-й армии подполковник медицинской
службы М.И. Шапиро выступил с докладом «Опыт работы ХППГ 1-й линии во время
Дубно-Бродской операции». Этот документ позволяет нам детально познакомиться с
повседневной жизнью военного госпиталя и его начальника:
«1-го февраля 1944 года вверенный мне госпиталь развернулся в местечке
Гоща, в 30 километрах восточнее города Ровно. Зная, что Гоща является лишь
временным эпизодом, что главная работа предстоит госпиталю в Ровно, я
внимательно следил за тактической обстановкой, с тем, чтобы своевременно
разведать возможности разворачивания в Ровно. Второго февраля город Ровно был
взят войсками нашей армии. 3-го февраля я сделал попытку проехать в Ровно –
безуспешно, так как большой мост через реку Горынь у самой Гощи был разрушен,
других мостов вблизи не было, до ближайшей переправы был объезд в 20
километров. Проехать этой окольной дорогой было также невозможно, она
представляла собой кашу из жидкой грязи, в которой торчали безнадежно засевшие
машины.
Между тем, главный мост
восстанавливался с необыкновенной быстротой. Поэтому на следующий день, 4
февраля, я возобновил попытку, у моста мне пришлось прождать несколько часов,
моя машина одна из первых, вместе с истребительным противотанковым
артиллерийским полком, проехала по вновь наведенному мосту, и я помчался в
Ровно. Город находился под артиллерийским обстрелом. При въезде, на восточной
окраине, господствующей над остальными частями города, я наблюдал разрывы
тяжелых снарядов и возникшие очаги пожаров. На улицах валялись неубранные
трупы. А жизнь между тем текла своей обычной чередой, и я приступил к изучению
планировки и городских зданий.
Однако, мне не долго
пришлось заниматься этим делом. Меня нагнал начальник ХППГ №133 подполковник
Сафонов и вручил мне приказ начальника управления ПЭП-13 о немедленной
передислокации вверенного мне госпиталя в Ровно. Безотлагательно вернувшись в Гощу,
я уже застал там поданные мне для передислокации 10 автомашин «ЗИС-5», которые
в тоже время привезли в Гощу часть личного состава и имущества госпиталя 4558
(терапевтический эвакогоспиталь). Вызвав соответствующих исполнителей, я
разработал план погрузки, перевозки и распределения сил для данного случая.
План передислокации не может
быть составлен заблаговременно, потому что это задача со многими неизвестными.
По-этому, план был составлен мною «экстемпоре», сообразуясь с наличием
транспорта (в основном приданного), наличием сил и средств, сроком
передислокации и конкретной задачей. В данном случае мне пришлось около
половины личного состава оставить на месте в Гоще, ибо там находилось на
излечении 125 раненых, в том числе несколько человек с анаэробной инфекцией, а
сверх того несколько заразных больных.
Поток раненых в Гощу
продолжался. В самый момент погрузки имущества госпиталя подъехала большая
колонна обывательских повозок с ранеными. Разумеется, такое дробление личного
состава и имущества не предвещало мне ничего хорошего. План предусматривал
определенный порядок погрузки, в силу которого на первой машине выезжали все
имевшиеся в моем распоряжении строительные рабочие, на второй машине – личный
состав и имущество сортировочного отделения, на третьей – хирургический блок и
т.д. в порядке очередности и срочности развертывания.
Для разворачивания госпиталя
мы избрали комплекс зданий в военном городке, состоявших из 2-х и 3-х этажных
корпусов, одного 1-этажного и одного 2-этажного дома и целого ряда
хозяйственных построек. Самым большим недостатком этих зданий было то, что они
состояли из множества небольших комнат. Такая система, как известно, крайне
затрудняет обслуживание раненых. В то время как в землянке, в большом сарае,
где размещается больше сотни раненых, с уходом за ними может справиться и одна
сестра при двух-трех санитарка, то же количество раненых, будучи размещено в
12-15 комнатах требует для своего обслуживания втрое большее количество
персонала, что, при бедности штатов – невозможно. Правда, комнатная система
позволяет создать больший комфорт в размещении раненых, облегчает изоляцию и
дифференцированное распределение. Однако, не это последнее обстоятельство
заставило нас остановиться на вышеуказанном комплексе. Мы, делая свой выбор,
учитывали ряд условий: быстрота разворачивания, готовность помещений, наличие
пищеблока, складов, возможность размещения всего личного состава централизованно
на территории госпиталя, следовательно, удобства охраны и управления.
Впрочем, времени для
размещения не было: к моменту нашего прибытия, в 1-ой и 2-ой городских
больницах, в крайне неблагоприятных санитарных условиях, находилось около 200
раненых и больных, необмытых, нераздетых, голодных. А поступление раненых
продолжалось нарастающими темпами. Поэтому безотлагательно, собрав около 100
человек из местного населения, мы взялись за очистку помещений, в которых немцы
оставили неподдающуюся описанию грязь.
Распланировав помещения, мы
поставили плотников устраивать помост в сортировочном отделении. Печник
проверял отопительные приборы, санитары свозили двухъярусные железные и
деревянные койки, повозки были отправлены за соломой, сестры надевали тюфячные
и подушечные наволочки, в кухне кипели котлы, проводилось электричество от
своей электростанции, строился санпропускник и производилось множество других
необходимых при разворачивании госпиталя мероприятий.
К исходу второго дня мы
имели возможность принять несколько сот человек раненых. 7-го февраля их было
уже 660, 8-го – 1211, а 9-го февраля к вечеру всего на нашем иждивении было
1578 человек, в том числе несколько более 200 человек в Гоще. В этих цифрах
заключается вся трудность нашего положения в тот момент.
Хирургический полевой
подвижной госпиталь, рассчитанный на обслуживание 200 раненых, как бы и чем бы,
он не был усилен, не может ни при каких условиях, вполне удовлетворительно
обеспечить 1500 раненых и больных. Надо взять во внимание, что в эту цифру
вошли самые разнообразные контингенты: раненые и инфекционные больные, легкие и
тяжелые, пленные и подсудимые, так называемые специализированные раненые и
терапевтические больные хроники. Уложить это количество людей на койки,
накормить, оказать медицинскую помощь – задача поистине грандиозная. И эту то
задачу должны были решить три врача: ведущий хирург с ординатором и врач
сортировочного отделения.
Подкрепления начали
прибывать уже 7-го февраля, в лице армейского гинеколога майора Ф.Е.
Петербургского, прибывшего с двумя врачами и четырьмя рядовыми. 9-го февраля
прибыло несколько санитаров и сестер из 506 ХППГ – всего 12 человек. Уже 10-го
февраля прибыла шоковая бригада капитана м/с Соколова – 8 человек, в том числе
два врача, 10-го же февраля прибыло восемь человек, в том числе три врача, из
ХППГ №2406. В этот же день появились так называемые спецгруппы для обслуживания
спецконтингентов. Уже 11-го февраля ХППГ №2406 передал в нам почти всех
имевшихся в его распоряжении сестер и несколько санитаров. 12 февраля прибыли
остальные спецгруппы, в том числе грудная группа майора Титова и рентген во
главе с майором С.И. Гуревичем.
Наконец, 14 февраля мы
получили восемь сестер из ХППГ №5233. Одновременно облегчение приходит и со
стороны разворачивающихся госпиталей, которые принимают на себя часть потока. А
уже 9-го февраля, то есть на пятый день нашего пребывания в Ровно, когда
количество раненых дошло до апогея (1578 чел.), мы вынуждены были вечером
перевести 200 человек наиболее легкораненых в соседнее помещение, которое было
подготовлено для ЛПГ №2667, оставив их на полном нашем хозяйственном и лечебном
обеспечении. На следующий день, 10 февраля, мы перевели туда еще 658 человек, и
переключили туда весь поток ходячих раненых. Количество раненых в нашем госпитале
снизилось до 1006. В пределах от 950 до 1000 оно колебалось до самого 21
февраля, то есть до первой эвакуации санлетучкой в госпиталь фронтового тыла. На
22 февраля в госпитале состоит 450 человек, впервые за 17 дней работы в Ровно».
Анализируя проделанную
работу, Шапиро, прежде всего, отмечает серьезное запаздывание «усилений», а
также их некомплектность. На помощь присылались в основном врачи, тогда как нужда была в медсестрах и
санитарах. С другой стороны, многочисленные спецгруппы, прибывшие в госпиталь,
были по его выражению - «бич божий»: «…каждая из них требовала отдельной
операционной, перевязочной, рентгену были нужны кабинет, ожидальня и
лаборатория. Каждая группа старалась иметь какое-то подсобное помещение – это
все тогда, когда в госпитале, буквально яблоку некуда было упасть. Каждая
группа требовала операционных столов, медицинских халатов, посуды, белья,
предметов ухода, в то время как мы сами нуждались в этом не менее чем, быть
может, в их квалифицированной помощи».
Не менее остро стоял вопрос
и о вспомогательных службах: «Можно придать 10 врачей, два десятка сестер, 30
санитаров, но никто еще не придавал дровоколов, водовозов, кухонных рабочих,
судомоек, поваров, парикмахеров, кладовщиков, заготовителей, хозяйственников,
делопроизводителей, политработников, писарей и т. д. …. Нет ничего
удивительного поэтому, что в нашем госпитале, в первые дни работы в Ровно, и,
особенно – 8 -10 февраля, лечебное и бытовое обслуживание раненых имело ряд
существенных дефектов. Я отнюдь не собираюсь замазывать их, скрашивать, ни даже
оправдывать. Напротив, я хочу подчеркнуть те недостатки, которые можно и должно
избежать».
С горечью Шапиро говорил о
том, что: « вряд ли кто нибудь из здесь присутствующих не знает, каково
начальнику, когда зимой привозят озябших, истомленных, голодных, грязных
раненых, из которых одни переносят страдания молча, а другие с озлоблением и
раздражением требуют перевязки, пищи, чаю, покоя, внимания. И когда видишь, что
надо занимать еще новые здания, и занимаешь их, но не знаешь, кого в эти здания
послать для обслуживания, кроме первой схваченной на улице или дома женщины,
какую постель положить - кроме соломы, какие предметы ухода дать - кроме
консервной банки, когда не знаешь на которые сутки попадет туда врач для
обхода»…
Всего с 5-го по 20-е февраля
1944 года в госпиталь поступило 2456 раненых и больных. 88 человек умерло: 32 –
от газовой гангрены, 18 – от кровопотери, 11 – от перитонита, 9 – тяжелые
ранения черепа, уросепсис -6, сепсис -5, столбняк -3, эмпиэма плевры – 2, пневмония
– 1 и доставлен трупом – 1. Возможно, кого-то из этих раненых можно было бы
спасти, однако госпиталю не хватало противогангренозной и противостолбнячной
сыворотки.
Поле трех эвакуаций
госпиталь был перепрофилирован для обслуживания тяжелораненых, раненых в живот,
всех газовых осложнений, выполняя также функции сортировочного госпиталя.
Весной 1944 года в госпитале №507 появился воспитанник – двенадцатилетний
еврейский мальчик Иона (Йоник) Айнбиндер. Его история, к сожалению, столь не
редкая в те годы, заслуживает внимания.
Семья Айнбиндер: отец,
мачеха, Йоник и его старшая сестра жила в небольшом западноукраинском местечке,
в котором значительную часть населения составляли евреи. Началась война, и
местечко заняли немцы. Появилась местная власть и полиция. Всех евреев согнали
в гетто. Нужда заставляла людей нарушать все запреты и отправляться на поиски
продовольствия. Полицаи – украинцы ловили нарушителей, избивали и
расстреливали. Однажды и Иона попался полицейскому в «арийской» части городка.
Держа его за ухо, полицай спросил:
- «Ты,
что это тут, жиденок, делаешь?»
- «Я
не жиденок, дяденька!» - пропищал Йоник.
- «Не
жиденок? – А ну, снимай штаны!»
-
Понимая, что разоблачение близко, мальчик заплакал:
-
«Отпустите, дяденька! Простите, я больше не буду!». Полицай огрел его плеткой,
поддал ногой под зад, но отпустил. Работоспособных евреев стали гонять на
тяжелые работы, вроде разбора развалин. В семье Айнбиндеров все четверо
считались трудоспособными и ежедневно с утра до вечера работали до изнеможения.
Когда среди евреев поползли
слухи о скором поголовном истреблении, бригада, в которой состояли родные
Йоника, решила попробовать бежать. В назначенный день, когда их гнали на
работу, по условленному сигналу все бросились врассыпную. Айнбиндеры - через
поле к лесу. Сестра быстро пропала из поля зрения, затем стала отставать
мачеха. Она споткнулась и упала. Оглянувшись, Йоник увидел, как подбежавший
полицай выстрелил ей в голову…
Добежав до леса, они с отцом
провалились в какую-то яму, забросались ветками и затаились. Преследовавшие
беглецов полицаи их не нашли. Просидев там весь день, отец и сын только поздно
вечером решились выбраться наверх. Так
начались их скитания. В лесу они наткнулись на группу евреев, гордо именовавших
себя партизанами, при этом единственным оружием отряда был штык от винтовки-трехлинейки. Еды не было совсем.
Партизаны не прогоняли Айнбиндеров, но и не могли им что-либо предложить.
Пришлось идти дальше. Люди
по-разному относились к скрывающимся евреям: в одной деревне крестьянка
покормила их, но попросила сразу же уйти, в другой – накрыли на стол и
попытались запереть. Они еле вырвались и убежали. В конце концов, им
посчастливилось наткнуться на хутор, хозяйка которого – чешка разрешила им
передохнуть в выгребной яме неподалеку от дома. Айнбиндеры просидели в этой яме
два с половиной года… Лишь изредка, темными ночами они осмеливались вылезти
подышать свежим воздухом.
К весне 1944 года отец и сын
превратились в скелеты, обтянутые кожей. Старший Айнбиндер потерял интерес к
жизни и попытался покончить с собой, перерезав вены бывшим у него перочинным
ножиком. Сил не осталось, нож выпал из его руки, и он потерял сознание. Не в
силах смотреть, как ему казалось, на умирающего отца, Иона выбрался наверх и
увидел возле дома советского солдата с автоматом.
Айнбиндеров отправили в
госпиталь. Им оказался ХППГ №507. Подлечив от крайней формы дистрофии, отца
отправили дальше в тыл в стационар, а Йоник остался в госпитале «сыном полка»
до конца войны. Я встретился и подружился с ним в 1945 году, когда приехал к
отцу в Ровно. Старше меня всего на год, живой и добрый мальчик, Йоник стал для
меня на год почти братом. Без озлобления, со смешком, он рассказывал мне о
своих злоключениях – жизни в гетто, в вонючей яме и на фронте…
В 1946 году, во время
расформирования госпиталя, за Ионой приехал отец, все это время работавший в
больнице, где его поставили на ноги. Нашлась и сестра. Ускользнув от полицаев,
она оказалась в глухом селении, где жили какие-то сектанты. Добрые люди приняли
её, и она прожила с ними до конца войны. После войны Айнбиндеры уехали в Польшу
с твердым намерением перебраться в Палестину. Больше я о них ничего не слышал.
В марте 1944 года войска
1-го Украинского фронта начали Проскуровско-Черновицкую операцию. 13-й армии
была поставлена задача овладеть рубежом Берестечко – Броды – Заложцы и
обеспечить ударную группировку фронта справа.
Действия госпиталя №507 в этот период описаны М.И. Шапиро
в отчете от 29.10.1944 г. «Лечебно – эвакуационная работа вверенного мне
госпиталя, в период Львовской операции 1944 года развернулась в, высшей
степени, своеобразных санитарно – тактических условиях. Поэтому, я вынужден,
прежде всего, кратко остановиться на тактическом фоне.
Стратегическим планом
операции нашей 13-й армии была намечена второстепенная роль армии сковывающей,
которая, отнюдь не принимая прямого участия в нанесении главного удара, должна
была, впоследствии втянуться в действия по разгрому и уничтожению противника,
причем конечной целью для 13-й армии операцией предусматривался выход в район
Рава - Русская. Отсюда все средства обеспечения накануне операции были нацелены
в направлении главного удара. Средства санитарного обеспечения, в частности,
самое важное из них – фронтовые госпиталя – были поставлены третьей,
шестидесятой и тридцать восьмой армии.
Между тем, в развернувшейся
операции оказалось весьма много непредвиденного. На фронте 13-й армии в первые
же дни наметился столь серьезный успех, что, ходом событий выдвинутая на первый
план армия приобрела важнейшее значение. Командование фронта использовало это
положение, усилив 13-ю армию главной массой ударных средств – мощными
соединениями танков, самоходной артиллерии, конницы.
После успешного прорыва всех
слоев обороны противника армия вырвалась вперед. В этот период львовская
группировка немцев была скована, «Бродская» группировка была взята в клещи, на
севере противника сковала третья армия и наша армия обратилась к преследованию
деморализованных войск врага. Форсировав Западный Буг, армия оставила далеко позади
намеченные ей конечные этапы, форсировала Сан, овладела городами Ярослав и
Перемышль. В начале августа, через две недели после начала операции, армия
достигла важнейшей водной преграды Средней Европы – реки Висла, форсировала ее
и овладела плацдармом на левом западном берегу крупнейшей реки Польши, создав
предмостное укрепление.
Необычайная быстротечность
операции, ее воистину молниеносные темпы, когда армия в течение двух недель прошла с боями 500 километров, форсировав
при этом три крупных водных преграды, создали для всех служб обеспечения, в
частности для санитарной службы, небывалые затруднения. Если, как выразился
один из наших генералов, авиация не поспевала за нашей пехотой, то, не трудно
себе представить, какие темпы потребовались от армейской санитарной службы.
Если добавить к этому, что необходимые материальные ресурсы были сосредоточенны
на других направлениях, что мы изнывали от жажды бензина, что нам приходилось
решать очень сложные головоломки с перевязочными средствами, наконец, что позади
нас образовалась пустота, куда нельзя было эвакуировать раненых – своеобразие
санитарно–тактической обстановки станет понятным.
То обстоятельство, что
вверенный мне госпиталь проделал этот путь, «наступая на пятки» войскам армии,
причем это была отнюдь не военная прогулка – на привалах этого марша мы приняли
и обслужили около 5000 раненых и больных, это обстоятельство оправдывает намерение предложить наш скромный опыт
вниманию товарищей. Время и место не позволяют мне останавливаться на всех
перепетиях этого похода, скажу лишь, что, когда 22.07.1944 года на десятый день
операции, я остановился и развернул госпиталь в местечке Олешица, возле
Любачево в 80 километрах западнее Рава-Русская, перед Саном, то это был уже
восьмой этап за десять дней. Значительная часть личного состава и имущества
была оставлена позади в 300 километрах, и предстояло решать очень большую
задачу.
Основной рабочей схемой
санитарной службы нашей армии при наступлении и преследовании противника
является система спецколлекторов, отцом и родоначальником которой является
профессор Ахутин. Коллекторы, о которых пишет Шапиро, представляли собой
объединение из пяти – шести специализированных госпиталей. В идеале армии было
необходимы два таких коллектора, чтобы, «двигаясь перекатом друг через друга,
не отставать от наступающих войск».
Такой коллектор был
организован перед началом наступления 13-й армии у местечка Остров Берестечского
района Волынской области, в 10-12 километрах от передовой линии фронта. Затем,
в ходе наступления, был создан и второй коллектор у станции Радехов. Однако
темп продвижения армии был настолько высок, что оба коллектора плохо
справлялись со своими задачами. Возникла необходимость выдвигать вперед
«промежуточный» госпиталь для обеспечения хирургической помощью раненых на время перемещения и развертывания всего
коллектора.
Во время львовской операции
13-й армии «промежуточным», или госпиталем сопровождения ,был назначен ХППГ
№507. За неделю, с14-го по 21-е июля 1944 года, госпиталь сворачивался и
полностью разворачивался три раза, проделав путь в 300 километров. Окончательно
госпиталь Шапиро развернулся в имении князей Сапега, в местечке Ольшице 22
июля. Раненые начали поступать уже в момент разгрузки госпиталя. Помещений не
хватало и людей пришлось укладывать на нары, сооруженные на скорую руку в хозяйственных
постройках имения. Хирургические блоки разместили в палатках. «Кроме того,-
пишет Шапиро, мы были вынуждены организовать отделение для военнопленных,
терапевтическое отделение, изоляторы, где пользовались лечением больные сыпным,
брюшным тифом, дизентерией, наконец, женское отделение, где мы имели честь и
удовольствие приветствовать появление на свет новых граждан Советского Союза».
Кроме штатного персонала в
Ольшице работали 15 врачей, 25 медсестер и несколько десятков санитаров, временно
приданных начальником санитарной службы армии ХППГ №507 из госпиталей,
двигающихся через него «перекатом». Всего за шесть дней было принято 1123
человека, затем поток полностью прекратился, так как в непосредственной
близости от линии фронта, в Ярославе, развернулся другой госпиталь
сопровождения, а у Вислы – в местечке Демба, целый коллектор госпиталей.
В свою очередь и ХППГ №507
приказали перейти на плацдарм за Вислой, где войска армии, вели кровопролитные
бои с немцами. Противник упорно пытался сбросить наши части с левого берега, вражеская
авиация днем и ночью обстреливала и бомбила переправы. Транспортировать раненых
через Вислу было опасно и долго, а других госпиталей армии на плацдарме не
было.
Прежде всего, было
необходимо сдать всех раненых. Шапиро пишет: «С большим трудом удалось мне
отправить часть раненных, 200 человек в Любачев. «Больше не везите, к вам идет
госпиталь, специально, чтобы вас «накрыть»,- сказал мне представитель
фронтового ПЭП-а. И госпиталь пришел. Не спеша, они внимательно изучили место
и, после долгих раздумий, пришли к заключению, что место, где развернут
вверенный мне госпиталь, для него не подходит. Пошли поиски других помещений,
потом их приспособление, освоение, потом ведущий хирург приступил к изучению
контингентов, а начальник госпиталя настойчиво требовал, чтобы я отправил
раненых попутным порожняком во Львов,
он даже предоставил мне машины и часть раненных я отправил.
Наконец наступил день, или,
вернее, дни приема: торжественно строгий обход, острая критика, высокие
требования. Мы покорно все выполняли: брили небритых, перевязывали лишний раз
уже перевязанных. Не скрою, что, когда в этот госпиталь внезапно прибыло 20
«студебеккеров» с ранеными и начальник госпиталя просил у меня санитаров, легкораненых,
парикмахера, разрешение воспользоваться моим санпропускником, я дал, но
злорадно посоветовал: «А вы бы небритых не принимали». Наконец, наотрез
отказавшись от приема военнопленных, женщин, инфекционных больных, которых мне
пришлось отправить вперед в Ярослав в госпитали нашей армии, фронтовой
госпиталь освободил меня от небольшого остатка раненых. Я получил возможность
двинуться за Вислу». Задержка в передаче раненых едва не закончилась бедой. «Я
выскочил за Вислу с опозданием на одни сутки, и мне за это здорово попало»
заметил Шапиро.
Госпиталь прибыл на плацдарм
7-го августа 1944 года и стал разворачиваться в местечке Богория. Переправить
всю материальную часть и весь личный состав на плацдарм не удалось, кроме того,
во время бомбежки был убит санитар Вернадский и ранена сестра Держунина. Богория
оказалась разрушена и охвачена пожарами, госпиталь перешел в деревню Лазиска, а
затем в деревню Гнешовице Сандомирского повета Келецкого воеводства, где
проработал с 12-го августа по 25-е ноября 1944 года.
Практически сразу стали
поступать раненые. Через три дня их число достигло тысячи человек. В Гнешовице,
небольшой деревеньке, не было общественных зданий, обычно используемых
госпиталями, поэтому раненых по сорок человек, стали размещать в стодолах (гумнах). Всего было использовано
около тридцати стодол, разбросанных по всей деревне. Местное население
проявляло полное равнодушие и нежелание помогать госпиталю. Эвакуация раненых
происходила нерегулярно, при наличии попутного транспорта. Дважды под погрузку
подавался сразу целый автобат, и госпиталь в авральном порядке, за несколько часов
эвакуировал по 500 человек.
Всего за вторую половину
августа ХППГ №507 принял 3408 и в сентябре еще 1135 человек. Справиться с этой
нагрузкой помогли прибывшие на усиление работники других госпиталей. Когда ХППГ
№507 посетили генералы Ходорков, Шамов, Устинов и Ахутин, их выводом стало:
«Шапиро трудно, но порядок есть». В конце отчета о проделанной работе,
составленном 29 октября 1944 года, говорится: «Сейчас, не покладая рук, мы
готовимся к грядущим решительным боям. Так как в стодолах уже холодно, мы
отрыли землянки – 700 мест, не считая сортировки. Санитарный пропускник,
газовое отделение с перевязочной, офицерское отделение, пищевой блок с клубом –
все это прочно выстроено и оборудовано в земле. Мы готовы передать этот
комбинат и двинуться вперед за войсками».
Закрепившись на Сандомирском
плацдарме за Вислой, части 13-й армии перешли к обороне и последние четыре
месяца 1944 года готовились к
наступлению. В книге «В пламени сражений. Боевой путь 13-й армии» в частности
говорится: «Тылы тоже разместились на плацдарме. Десять подвижных госпиталей
расположились в построенном подземном медицинском городке». Среди этих
госпиталей был и ХППГ №507.
Где-то в Польше произошла
примечательная встреча. Некий польский аристократ пригласил Моисея Шапиро к
себе в поместье на ужин. По рассказу отца встреча прошла «в теплой и дружеской
обстановке». Беседа велась на польском, который отец, бывший полиглотом и
книголюбом, знал очень хорошо. Кроме того, участник «освободительного похода»
1939 года в Западную Белоруссию, он оказался со своей частью в городе Замбров,
где общался с местной интеллигенцией и с удовольствием читал по-польски
недоступные советскому человеку книги и журналы. Осведомленность советского
офицера в деталях культурной жизни предвоенной Польши восхитила старика
настолько, что после ужина он сказал: «Сын мой, я не знаю, какие обстоятельства
вынуждают тебя выдавать себя за еврея. Но я знаю, что ты – поляк!»
Наступление 13-й армии
началось 12 января 1945 года, а через одиннадцать дней войска вышли к старой
польско-германской границе. 25 января передовые отряды 13-й армии прорвались к
Одеру и захватили плацдарм на западном берегу. В феврале началась операция по
освобождению Нижней Силезии. Следуя за войсками, госпиталь №507 шесть раз
разворачивался в различных населенных пунктах Польши, а затем Германии: Кельце,
Руднике, Верушуве, Белхатуве, Винциге, Палжвице «Чтобы не снижать темпов
наступления, передовые отряды и авангарды дивизий не ввязывались в бой с
разрозненными частями и группами врага. Их уничтожали соединения из вторых
эшелонов» («В пламени сражений», с.260). На практике все было сложнее.
Одна из таких немецких групп
пыталась выйти к своим через городок, в котором располагалось несколько
госпиталей 13-й армии, в том числе и ХППГ №507. Отец после войны так вспоминал
об этом эпизоде. Госпитали были перегружены ранеными и не могли быстро отойти.
Начальники госпиталей собрались на совещание и решили организовать оборону
своими силами. Руководителем обороны избрали Моисея Шапиро. По его предложению
создали оборонительный рубеж, развернутый в сторону дороги, по которой должны
были идти немцы. И они прошли. У них, по-видимому, не было горючего, машины и
пушки тянули лошади, и даже коровы. Отец более всего опасался, что именно
желание получить бензин может вынудить немцев атаковать. Однако, возможно,
боеприпасов у противника тоже не было, и колонна прошла мимо импровизированной
госпитальной обороны, не сделав ни одного выстрела. Шапиро почел за лучшее не
испытывать судьбу и не ввязываться в бой…
С 22 февраля до 29 марта
ХППГ №507 находился в городе Зорау (ныне Жары, Польша). Сдав последних раненых
эвакопоезду, госпиталь перешел в город Заган, где на короткое время развернулся
в качестве офицерского дома отдыха. Весь март и половину апреля 1945 года 13-я
армия стояла в лесных массивах восточнее реки Нейссе, готовясь к последнему
рывку на Берлин. Берлинская операция началась 16 апреля. Войска армии
форсировали Нейссе, затем Шпрее и 25-го вышли к Эльбе. В то же время шли
ожесточенные бои на внешнем фронте окружения (Тельтов, Целлендорф, остров
Ванзее) против берлинской группировки немцев, стремящейся прорваться в город.
После падения Берлина 13-й армия принимает участие в освобождении Праги и
окончательно прекращает военные действия 12 мая 1945 года.
С началом наступления и до 9
мая госпиталь Моисея Шапиро принимал больных и раненых в Дёберне, расположенном
в непосредственной близости от осажденного Берлина. Узнав о капитуляции, он,
как и многие другие, не смог удержаться и отправился в центр города.
Расписавшись на иврите на стене дымящегося рейхстага, он прошелся по
громадному, разрушенному зданию и в одной из комнат канцелярии Гитлера в
качестве сувенира подобрал две коробочки с орденами побежденной страны -
серебристыми крестами на голубых муаровых ленточках.
Шапиро зашел также в один из
берлинских музеев. Он был, наверно, его единственным посетителем в тот день.
Несколько сотрудников, быстро поняв, что этот, хорошо говорящий по-немецки советский
офицер, не причинит им вреда, отнеслись к нему очень предупредительно: провели
по залам и вручили несколько проспектов с описанием экспозиций – «Индийские
миниатюры», «Сасанидское искусство», «Шедевры ландшафтной живописи» и другие.
В книге «В пламени сражений»
есть несколько строк, посвященных армейской медицине: «В боевых походах и
сражениях хорошо зарекомендовали себя полевые госпитали армии. Военные врачи,
фельдшеры и санитары пользовались в войсках заслуженным уважением и любовью за
высокое профессиональное мастерство и чуткость к раненым. Их заботливыми руками
спасены тысячи жизней. Кто из фронтовиков и сейчас спустя не один десяток лет,
не вспомнит душевное тепло тех, кто его оперировал и выходил после ранения,
вселил уверенность, помог справиться с тяжелым недугом. Под бомбежками,
артиллерийским обстрелом, зачастую в невероятно трудных условиях военные медики
делали свое нелегкое дело.
Нелегкий путь прошли с
армией полевые подвижные госпитали подполковников медицинской службы М.М
Кириллова, В.М. Сафонова, Х.Х. Слободянского, В.Б. Когана, М.И. Шапиро, А.А.
Шехет» (с. 274).
После окончания войны 13-я
армия передислоцировалась на Украину в Ровенскую область. ХППГ №507 своим
транспортом прибыл в июле 1945 года в расположенное недалеко от города Ровно
село Городок. Там, на острове, образованном двумя рукавами реки Устя, в замке
князей Любомирских, предполагалось организовать офицерский дом отдых армии. Дом
отдыха был организован, проработал около года и был расформирован вместе с
госпиталем №507. Начальник госпиталя М.И.Шапиро вышел в отставку и работал
врачом в Ровно. Он умер в феврале 1980 года и был похоронен с воинскими
почестями.