Ефим Макаровский, США

 

 

ФЛОРЕНЦИЯ В ЦВЕТУ

 

 

 

И наступил четвёртый день нашего путешествия. И снова утро, и вновь: «Аванте»! – кричит Данте, и мы, укачиваемые плавным движением автобуса, несёмся вдаль по мягким холмам Тосканы. И Сэнди уже не улыбается мне. Она с Аркашей сидит на заднем сиденье, и, обнявшись, они воркуют, как два голубка.

-           Аркаша, - спрашиваю я, - когда вы успели?

-           Пока вы обедали у «Фраскати», мы с Сэнди не теряли даром времени.

-           Аркаша, как вы могли пожертвовать бутылкой лучшего в мире вина «Фраскати» только для того, чтобы увести из-под носа у родителей эту девочку?

-           Вино любви – лучшее вино в мире. Запомните это, Фима.

-           Аркаша, вы просто половой гангстер, но теперь, когда вы уже сделали любовь, вы могли бы оставить эту девочку в покое. Неужели у вас не осталось ни капли чувства товарищеской солидарности?

-           Фима, делать любовь и любить – это не одно и тоже. Я женюсь, Фима.

-           О, Боже мой, не делайте глупостей, Аркаша! Зачем вам менять свою свободу на прекрасные ночи и плохие дни! И именно сейчас, когда нас ждут лучшие бардаки Флоренции, Венеции и Рима! С американскими долларами нам доступны красивейшие женщины Тосканы!

-           И при этом не забывайте, Фима, что вы платите только за любовь, а СПИД вы получаете бесплатно.

Упоминание о СПИДе испортило мне настроение. Как всё сейчас

усложнилось: за каждый непродуманный акт любви, ты рискуешь жизнью. А когда-то всё было гораздо проще, и среди этих зелёных холмов Тосканы жили древние загадочные этруски, и писали они, как евреи справа налево. Этому письму они, очевидно, выучились у финикийцев. Хотя финикийцы и евреи, это всего лишь различные названия одного и того же народа. Первоначально они сами себя называли шумеры – люди, и их история зародилась там, в сумеречной Халдее, а может и не там, а на погибшей Атлантиде. Ведь не было им места в Европе и Азии, и повсюду они были пришельцами, и учили соседние народы писать и плавать по морям и океанам.

       Игнатий Доннелли в своё время писал: «Евреи, ветвь великой семьи, частью которой являлась эта могучая торговая раса финикийцев, которая поддерживала международную торговлю за пятнадцать веков до рождения Христа. Евреи унаследовали из общего сокровища своей расы массу традиций, многие из которых они донесли до нас в этой древнейшей и наиболее почитаемой книге, Книге Бытия. Я уже показал вам, что рассказ о Потопе явно относится к гибели Атлантиды, и он согласуется во многих частностях с данными, приведенными Платоном. Исчезнувший народ был, во всяком случае, древнейшей расой, создавшей цивилизацию. В начале они были счастливы и безгрешны. Они стали великим народом и стали творить зло. Они были уничтожены водой». И далее он писал: «Что мы видим, что все данные указывают на тот факт, что первоначально родиной финикийцев-евреев была Атлантида».

       Ну, что ж, это очень интересная гипотеза, которую стоит принять во внимание при рассмотрении истории еврейского народа.

       А теперь вернёмся в очаровательную Тоскану, где евреям всегда было относительно хорошо. А где евреям вообще было абсолютно хорошо после падения Второго Храма?

       И, тем не менее, в Анконе, Венеции, Флоренции, Пизе и в других городах Италии было очень много преуспевающих евреев.

       Во времена Ренессанса коммерсанты и финансисты были уважаемыми людьми и рассматривались как стимуляторы движущей силы развития экономики страны. Старое требование о том, чтобы евреи из носили отличающий их знак или одежду повсеместно игнорировалось , и евреи из зажиточных слоев населения одевались так же, как и их итальянские собратья. Многие еврейские юноши посещали университеты, а всё возрастающее число христиан учило древнееврейский язык.

       Однако такое положение вещей не давало спокойно спать некоторым юдофобствующим отцам церкви: таким, как святому Джону из Капистрано, и, хотя он пользовался поддержкой пап Евгения Четвёртого и Николая Пятого, его «красноречивые» проповеди против евреев не имели успеха. Другой же францисканский монах, Бернардин из Фельтра столь злобно вёл проповеди против евреев, что городские власти Милана, Феррары и Венеции заставили его прекратить их.

       Но, когда в 1475 году в городе Тренте, близ еврейского дома был найден труп трехлетнего мальчика, епископ Бернардино объявил, что евреи убили его. По приказу епископа всех евреев города заключили в тюрьму, и некоторые из них под жесточайшими пытками «признались», что они по иудейскому обряду пили на Пасху кровь ребёнка.

       Однако Венцианский Сенат сразу же осудил эти обвинения евреев в ритуальном убийстве, как злостную клевету и приказал властям в пределах Венецианской республики взять евреев под свою защиту.

       Что же касается евреев города Трента, то они все были сожжены на кострах инквизиции. Слухи о еврейской жестокости перенеслись за Альпы в Германию, а оттуда и в Россию. Страсти не утихали вплоть до дела Бейлиса.

       В тоже время во Флоренции евреи могли пока ещё спать спокойно. Этот город был основан ветеранами Цезаря в 59-ом году до н. э. близ этрусского поселения. По обычаю того времени о судьбе нового города вопрошали авгуров и авгуры предсказали ему процветание, поэтому-то и назвали новый город Флоренцией, а не только из-за множества цветов и приятного запаха.

       Центр города – это площадь Синьории, на котором расположен знаменитый дворец-палаццо Веккио, в котором суровость форм средневекового замка сочетается с лёгкостью форм эпохи Возрождения. Здесь с 15 июня по 14августа 1300 года принимал участие в заседаниях городского муниципалитета-синьории божественный Данте.

       Слева от палаццо возвышается статуя Козимо Первого. Козимо Медичи – это целая эпоха в истории Италии, а также и в жизни итальянского еврейства.

       Козимо Медичи, образованнейший и наиболее влиятельный деятель Флорентийской республики, был большим другом и покровителем евреев. То же самое можно сказать и о его сыновьях, время от времени занимавших папский престол. Особенно был расположен к евреям Клемент Седьмой, «щедрый покровитель Израиля», как назвал его один еврейский историк.

       Это были наиболее покойные для евреев времена. В то время очень много евреев получило светское образование, и многие из них стали врачами, адвокатами, и внесли значительный вклад в развитие философии, юриспруденции, музыки и театра.

       Наиболее значительной фигурой эпохи Ренессанса среди евреев был близкий друг Данте поэт Эммануил Романо. Заметной фигурой при дворе Лоренцо Великолепного был Илья дель Медиго, который распространял и интерпретировал учение Аристотеля. Да и сами папы из рода Борджиа были еврейского происхождения.

       Конечно, в тот просвещённый век Медичи были не единственными защитниками евреев. К ним исключительно хорошо относились итальянские принцы: Эстенси из Феррары, Гонзаги из Мантуи, кардинал Эгидио де Витербо, и целый ряд других представителей аристократических родов.

       Многие выдающиеся мастера ваяния, вдохновлённые библейскими образами, возводили статуи на темы еврейской истории. Наиболее впечатляющей является копия статуи царя Давида на площади Синьории. Это непревзойдённое творение двадцативосьмилетнего Микельанджело, оригинал которого с 1873 года хранится в Галерее Академии.

       На площади же «Давид» стоит слева от входа в Синьорию. Над самим зданием возвышается башня с часами, удивительно напоминающая семисвечник – менору. Так вот, «Давид» уже века стоит перед этой «менорой», за внешним спокойствием скрывая внутреннее напряжение, перед решающим броском камня в голову Голиафа.

-           И всё таки Микель погрешил перед истиной, - проворчал я, довольный что мне удалось найти нечто такое по чему я мог выразить своё оригинальное мнение, отличное от мнения толпы.

-           С чего это ты взял? – удивлённо посмотрев на меня, спросила Наташа.

-           А ты посмотри на член Давида.

-           Ну, и что? Член, как член, - зардевшись, отпарировала она.

-           А у исторического Давида он должен был быть обрезан. Ведь он же царь Иудеи!

-           Ну, знаешь, только ты со своим извращённым умом мог обратить на это внимание. Я уверена, что великий человек даже не подумал об этом.

-            Не подумал? А вот у Донателло Давид обрезан. Нет, нет, ты посмотри на член Давида у Донателло.

-           Оставь меня, ради Бога! Я что сюда приехала искусством наслаждаться, или пишки рассматривать? – и с видом оскорблённой невинности она прибавила ходу и присоединилась к группе, в которой выделялась высокая фигура Питера –Пита.

«Вот так всегда, - подумал я с раздражением, - в молодости ищешь в девушке чистоты и невинности. Женишься, В начале всё как будто идёт нормально. А потом оказывается, что и на шиш не нужна тебе её невинность, а устроила бы тебя и порядочная блядь».

       В это время я перехватил на себе взгляд Марианы. Она улыбнулась мне и направила на меня свой фотоаппарат.

-           Можно мне вас снять на фоне Юдифь?

-           А почему нет? – я выдавил из себя подобие улыбки и обнял за талию статую.

-           Говорят, что эта красивая еврейка спасла Флоренцию от нашествия варваров, поэтому её статую поставили справа от Давида у самого входа в Синьорию.

-           Какую Флоренцию? Мариана, о чём вы говорите? – такое полное невежество буквально взорвало меня. – Юдифь? Это же глубокая древность времён Ново-Вавилонского царства. Если доверять легенде, то по-моему мнению, это событие могло иметь место, примерно, в 567 году до нашей эры, когда разгневанный Новуходоносор Второй предпринял карательную экспедицию против Египта. Надобно полагать, что поход его окончился неудачей, так как источники на этот раз не сообщают о блистательных победах царя царей. Очевидно, ряд еврейских городов также выступила на стороне Египта, поэтому Новуходоносор часть своего войска под командованием Олоферна послал на взятие иудейского городка Ветилуя, что, естественно, ослабило его силы перед решительным сражением с египтянами и предопределило его поражение. Надобно полагать, что армия, осаждающая Ветилую, состояла из подвластных Новуходоносору ассирийцев, ибо в легенде говорится именно об ассирийцах, осаждающих Ветилую.

 В те времена в Ветилуе проживала очень богатая вдова из знатного рода, муж которой умер три с половиной года тому назад, по имени Юдифь. Она была необыкновенно красива и целомудренна, за что и пользовалась большим уважением у жителей Ветилуи. На двадцатый день осады, когда нехватка воды вынудила жителей просить командующего гарнизоном Озию сдать город, Юдифь скинула с себя траурные одежды, умастила тело благовонной миррой, завила волосы и, надев драгоценности, на следующее утро предстала перед Олоферном во всей своей ослепительной красоте.

-           Блажен тот народ, который имеет таких красивых женщин! – воскликнули присутствующие при этой встрече вельможи.

-           Что привело тебя ко мне, женщина? – придя в себя от изумления, ласково спросил полководец.

 И Юдифь объяснила ему, что она, как верующая еврейка, не могла видеть, как осаждённые евреи нарушают законы Моисея и едят мясо с кровью.

Поражённый красотой еврейки, Олоферн воскликнул: «Твой Бог будет моим Богом, о, женщина»! И пиры за пирами последовали в честь Юдифь.

На четвёртый день, когда стало ясно, что на этот раз физической близости избежать не удастся, Юдифь осталась, после ужина, наедине с Олоферном. Но в этот вечер он выпил много вина и в ожидании будущих наслаждений растянулся на своём ложе и заснул. Тогда Юдифь вытащила у него из-за пояса меч и двумя ударами отсекла ему голову, завернула её в сетку от комаров и, спрятав в дорожную сумку, вернулась в родной город.

Под утро, узнав о смерти Олоферна, ассирийцы запаниковали, и бросились бежать. Кто знает, не совпала ли смерть Олоферна с известием о поражении Новуходоносора в Египте? Никто этого не знает. Во всяком случае, евреи яростно преследовали ассирийцев и устроили им такую резню, что лишь немногим удалось спастись бегством. А Юдифь дожила до ста пяти лет, окружённая любовью и признательностью своих соотечественников.

Юдифи Донателло посвятил две работы. Это статуя, которую вы видите у входа в Синьорию справа от Давида и другая, недавно реставрированная, находится во дворце Синьории. Юдифь изображена там в бронзе в тот момент, когда она отсекает голову Олоферну, и жестокое, хладнокровно-расчётливое выражение её лица отнюдь не кажется мне красивым. Очевидно, Донателло хотел этим сказать, что убийство даже из благородных побуждений есть убийство и требует особых душевных качеств, чтобы совершить его.

-           Вау! – захлопала она в ладоши, - Какие богатые познания в области истории. Вас гораздо интереснее слушать, чем нашего гида. – И она доверчиво положила свою руку на кисть моей руки, и рука у неё была сухая и тёплая.

Я взглянул на неё, на этот раз она мне не понравилась. Очевидно, это потому, что на ней было какое-то длинное, бесформенное джинсовое одеяние: не то платье, не то халат, какие носят обычно женщины в американской провинции. Лицо без малейшего следа косметики и гладко убранные назад волосы.

И первым моим желанием было отдёрнуть руку и уйти прочь от этой «хиппишницы». Однако желание иметь благодарного слушателя превозмогло во мне отвращение, которое я питаю к небрежно одетым женщинам. И, подумав, я сказал.

-           Это потому, что эти бездельники ленятся даже заглянуть в инструкцию для гидов и прочитать хотя бы то, что там написано, не говоря уже о какой-либо дополнительной литературе.

А потом была площадь Санта-Кроче. В четырнадцатом столетии большие толпы народа приходили сюда послушать проповеди францисканских монахов, или чтобы принять участие в торжественных церемониях. В пятнадцатом: роскошные пиры, гастроли знаменитых театров и представления собирали на площади золотую молодёжь города. Здесь в 1469-ом году был увенчан лавровым венком Лоренцо Медичи, а в 1475-ом году его брат Джулиано достиг триумфа, восхваляемый поэтом Аньоло Полициано. В 1529-ом году, во время осады Флоренции, здесь играли в футбол, и музыка, раздававшаяся с церковных часовен, заглушая звуки артиллерийской стрельбы, доводила противника до белого каления.

А теперь по этой площади шагаю я, ощущая тепло руки едва знакомой женщины. И она преданно смотрит мне в глаза, лишь изредка повторяя: «О, йес, как это интересно». И меня буквально раздувает от красноречия. Я не перестаю говорить.

И, наконец, Санта-Кроче – настоящее детище готической красоты, с его элегантными колоннами, взметнувшимися ввысь арками, нефами и часовнями. Три двери, ведущие внутрь Собора. Над центральной дверью большое круглое окно, через цветное стекло которого льётся розовый свет, окрашивая всё в мягкие, тёплые тона. Над этим окном, на пирамидальном фронтоне которого, между двумя башенками, в виде часовни, красуется звезда Давида.

Крест над фронтоном почти не виден, а звезда Давида сразу бросается в глаза, придавая Собору ту уникальную прелесть, которая отличает его от всех других католических соборов мира. Что чувствовал зодчий, вплетая в канву этого архитектурного творения звезду Давида? Что роднило его с далёкой Иудеей? Какая связь времён сохранила подсознательное влечение чувств, к далёкой Родине, там в Палестине?

Это необыкновенный Собор. Здесь нашли своё последнее пристанище такие выдающиеся деятели эпохи Возрождения как: Микельанджело и Данте Алигиере, Никколо Макиавели и Джиокино Россини, Уго Фасколо и Галилео Галилей. И о них всех можно сказать словами, выгравированными на мемориале Макиавели: «Такому славному имени не надобна хвала».

Отсюда, переполненный впечатлениями, шатаясь, выходил Стендаль и подолгу сидел на ступенях Собора, пытаясь прийти в себя от полноты противоречивых чувств.

Было уже за полдень, и солнце заметно склонялось к закату, когда довольно таки большая компания решила осмотреть Иудейский Храм – Тампль Эбраико, как называют его итальянцы. Храм выстроен в восточно-византийском стиле архитекторами: Фальчини, Травесом, Микеле и Циони в 1874-ом году. Когда, наконец, в 1882-ом году центральный купол был покрыт медью, он был торжественно открыт для публики.

То, что мы два еврея: я и Аркаша, захотели осмотреть Храм-Синагогу, это было вполне понятно. И ничего удивительного не было в том, что наши дамы, из солидарности с нами, решили сопровождать нас туда, но когда супружеская пара, не то квакеров, не то пуритан, тоже выразила желание осмотреть синагогу, потому что они, шотландцы, также происходят от одного из колен израилевых, я буквально обалдел. Но этот высокий, здоровый отпрыск древних кельтов вполне серьёзно стал доказывать, что шотландцы происходят от старшего сына Иосифа – Манассии. Очевидность этого факта не вызывала в нём никакого сомнения, потому что Господь обещал процветание сынам Авраамовым, а Господь ведь не мог не исполнить своего обещания. Вот и коснулась Божья благодать потомства Авраамова. И шотландцы в Америке стали одним из экономически процветающих этносов в мире. А если бы они не были от колен израилевых, то могло бы такое чудо случиться с ними?

Что я мог ему на это возразить? Ведь главное во всём этом не голос разума, а веры. Если ему хочется происходить от потомков Манассии, так пусть и происходит. Ведь сказано же в Библии, что: «Вот поколения Манассиины; а исчислено их пятьдесят две тысячи семьсот». Так почему среди них не найтись месту и шотландцам?

Интересно здесь другое, что из-за таких религиозных фанатиков, как он, когда решался вопрос, какой государственный язык будет в Соединённых Штатах, древнееврейский едва не стал официальным языком нового государства. Общеизвестно, что в этом споре победил английский большинством всего лишь в один голос. На третьем месте оказался немецкий язык.

А вот ещё и мармоны. Те, так просто утверждают, что они усыновленные дети одного из колен израилевых, причём выходцев из Европы принимает одно колено, а индейцев – другое, африканцев – третье. И всё-то, потому что в писании сказано, что спасены будут только дети израилевы, поэтому-то и надобно стать членом этой славной семьи.

Конечно, то, что и несколько евангелистов захотели осмотреть синагогу, меня уже совсем не удивило, так как я уже давно знал, что они верные друзья Израиля, и устами благородного Патрика Робертсона давно вещают, что Америка будет процветать, пока она будет поддерживать Израиль. Бог спасёт Израиль и возблагодарит друзей его.

Мы все знаем, что одним из краеугольных камней возраждения государства Израиль послужила Декларация Бальфура от 2 ноября 1917 года. Декларация – это, собственно, письмо министра иностранных дел Артура Бальфура барону Ротшильду, в котором сообщалось о том, что правительство Его Величества благосклонно смотрит на создание еврейского очага в Палестине.

Однако мало кто знает, что Артур Бальфур вырос в евангелистском окружении и действовал в пользу возрождения государства Израиль не только по долгу своей службы, но и в силу своих убеждений, которые также разделял и пресвитерианец Президент Соединенных Штатов Вудро Вильсон.

Исходя из своих религиозных убеждений, евангелисты – конгрессмены поддерживают еврейское лобби в Конгрессе: «Израиль один из самых лучших наших друзей в мире, - утверждают они, - поэтому жизненно необходимо, чтобы мы поддерживали нашего друга, Израиль». Так что здесь на Западе мы не одиноки. И вместе с нами восклицают и другие протестанты: «Listen, O, Israel, the Lord is our God, the Lord is unique»!

И вдруг я непосредственно почувствовал, что в мире гораздо больше людей, ощущающих свою связь с иудаизмом и Израилем, чем я, рождённый иудеем и так мало ценивший этот небесный дар. И тогда дикая, бессильная, доводящая до слёз злость охватила меня; так что я там делал? На кой ляд я так долго жил в той холодной и неуютной стране, где все вокруг чужие, веками пившие еврейскую кровь!

Вот с каким наслаждением описывает российский историк Костомаров, как казаки Хмельницкого расправлялись с безоружными евреями: «В другом месте казаки резали иудейских младенцев и перед глазами их родителей рассматривали внутренности зарезанных, насмехаясь над обычным у евреев разделением мяса на кошер /что можно есть/ и треф /чего нельзя есть/ и об одних говорили: это кошер – ешьте! А о других: это треф – бросайте собакам!»

Любили пошутить казаки; ничего не скажешь! В чувстве юмора им не откажешь. А у вурдалаков ведь в основном рождаются вурдалаки. От наследственности-то никуда не денешься. Это их потомки сейчас составляют толпы красно-коричневых и требуют еврейской крови. Так что и козе ясно, что самое разумное для еврея, так это воспользоваться сдвигом ситуации в России в сторону демократии, для того, чтобы покинуть эту варварскую страну, которой нужны не купцы и банкиры, а солдафоны и палачи. Такая страна не сможет не скатиться обратно к тоталитаризму. Жириновщина возобладает в ней над здравым смыслом. И нет будущего евреям в России. Не выкреститься им и не слинять.

Перед отъездом в отпуск я получил письмо от одного москвича, и пишет он: «В моей жизни, так или иначе, всегда присутствуют евреи. Это учителя, врачи, преподаватели. Самые обычные люди, очень умные и человечные. Они не богатые люди, нет. Я бы даже сказал, что почти все они бедные люди. Но какие это личности! В любой другой стране они были бы на вес золота. А в России? В студенческие годы у меня сердце кровью обливалось, когда я видел, в какой нищете держат моих любимых преподавателей. Например, однажды я заметил, что зав. Кафедрой, умнейший человек, ходит в рваных ботинках на работу! И это были далеко не единичные случаи.

Ладно, вы и сами все это прекрасно знаете. Я согласен с вами в том, что евреям нужно уезжать из России. Тем более, что грядет передел собственности и заинтересованные люди /или нелюди/ найдут виноватого. Кого? Я думаю не трудно догадаться. Озлоблённые народные массы /с грамотной подачи/ подстрекателей набросятся на евреев, как только будет брошено слово: «Фас»! А это слово буде брошено в толпу. Я в этом нисколько не сомневаюсь. И страдать будут именно невиновные, потому что те, кто действительно наворовал, найдут способ избежать наказания

Вот в принципе и все. Я не хочу что бы людям, которым я благодарен даже просто за то, что они есть был причинен вред в лице размороженных лысых подростков, общественного мнения и других рычагов давления. Вывозите их, вывозите, пока не поздно. Видит Господь, они заслужили это.

С уважением Евгений Юрьевич».

Да, несомненно, Евгений Юрьевич прав. Он, видно по всему, большой души и добрый человек. Но ведь никто не сомневался в том, что среди русских много замечательных, порядочных людей. Беда вся в том, что в результате неблагоприятных стечений обстоятельств им в той стране не победить. Уже не раз России выпадал счастливы случай идти по пути экономического процветания и свободы. Но всё всегда оканчивалось самым худшим образом.

Возьмём, к примеру 1730 год. В январе умирает Пётр Второй. На престол была избрана Анна Ионовна на определённых условиях – кондициях. Перед Россией открывалась возможность развиваться по пути конституционной монархии. Однако этот путь развития был неугоден Российской гвардии, сливкам российского дворянства. И 25 февраля 1730 года гвардия выступила против ограничения самодержавной власти.

-           Мы не дозволим, чтобы государыне предписывались законы. Она должна быть такою же самодержавною, как были её предки! – кричали расходившиеся гвардейцы, как об этом свидетельствует Костомаров.

 И Анна Иоановна была провозглашена самодержавной государыней России. И как выразился князь Дмитрий Михайлович Голицын: «Пир был готов, но гости стали недостойны пира»! Вот так всегда кончается в России. И в ближайшие сто лет там ничего хорошего не будет.

Но вот и Храм, и его вид постепенно уводит мои мысли в другую сторону. Вернее мысли исчезают, уступая место чувствам. В Храме чудится что-то уже знакомое, и вместе с тем странное. Вот три зеленых луковичных купола, как на знакомых православных церквях, но нет на них крестов. Вот две узких башни по бокам, напоминающие минареты, но без полумесяца над ними. Но самое поразительное, так это кладка белого, как мрамор камня со шнуровой канвой, мозаикой цвета потускневшей меди. Именно эта мозаика напоминала мне что-то далёкое, как будто я уже жил там давным-давно в далёком Ханаане, но никак не мог вспомнить, где и когда.

И потом, когда мы вошли внутрь, всё опять напоминало церковь и не церковь. Мечеть и не мечеть. Но было необыкновенно уютно и покойно, как в бабушкиной комнате, где стоя на коленках на табуретке у окна, и положив локти на стол, я подолгу ждал, когда бабушка вернётся из синагоги. А, напротив, у стены стоял потемневший от времени комод, и на самом верху его бабушка хранила мацу для субботнего обеда. И стены в комнате были белые, белые, и не было на них никаких картин. На них не было картин! Ах, вот оно что! Это расписные стены, иконы и скульптуры христианских соборов раздражали меня! А причудливая геометрическая вязь иудейской мозаики цвета потускневшей меди успокаивает, и я чувствую себя здесь, как дома.

Дома? Того дома больше нет. И синагоги нет, Всех тех, кто ходил в синагогу расстреляли дождливой осенью сорок второго года. Евреи думали, что Бог не допустит этого. Но Бог допустил.

Стоял конец листопада, и листья осыпались с деревьев, покрывая землю цветом потускневшей меди, когда их всех привезли в пойму, прилегающую к речке Серебрянке, что разделяет Златополь от Листопадовки, неподалеку от Новомиргорода. Весной Серебрянка выходит из берегов, затопляя всю близлежащую равнину, и за лето густо порастает камышом. Сюда, в эти плавни, окружающие пойму, как в театр, пришли мальчишки с близлежащих сёл смотреть на расстрел евреев.

И всё было, как в последнем акте пьесы: буднично и просто. Играла музыка, светили прожекторы, ослепляя мерцание звёзд, возле братской могилы выстраивали женщин, стариков, детей. Иногда в строю слышались их голоса: «Мама, мамочка, возьми меня на руки. Нас сейчас будут убивать». Затем раздавалась пулемётная очередь, и, когда она замолкала, к яме подходил офицер и из пистолета добивал оставшихся в живых. Потом опять звучал надтреснутый голос пластинки:

Синенький скромный платочек

Падал с опущенных плеч,

Ты говорила, что не забудешь

Радостных ласковых встреч.

И пока выстраивалась новая партия, пулемётчик Песков, деловито поплёвывая сквозь зубы, закручивал себе очередную цигарку, глубоко затягивался и отдыхал, тяжело положив свои большие крестьянские руки на колени. Как и все полицейские, он был из своих местных и знал многих расстреливаемых в лицо.

В один из таких моментов бабушка толкнула меня к плавням, успев шепнуть: «Беги, я сейчас приду за тобой. Беги быстрее». И я побежал. И плавни поглотили меня, и начали засасывать, когда кто-то подхватил меня и вытащил на устойчивый грунт: «Баба»! – попытался крикнуть я, но мне зажали рот: «Мовчи, - услышал я приглушённый голос. – Баба зараз прыйдэ».

Было уже за полночь, когда Гринько привёл меня домой, но Тамковы, поджидая сына, всё ещё не ложились спать. И теперь, когда вся семья была в сборе, хозяйка плеснула в большую эмалированную лохань, казанок наваристого борща. Но Гринько, мальчишка лет четырнадцати, даже не притронулся к нему. Он сидел за столом и его всего трясло, лицо было мокрое от слёз, и он беспрерывно повторял: «Ой, мамо, мамо, хиба б вы тилькы бачылы, що воны з нымы робылы»!

А я стоял бледный, как смерть, и безучастно смотрел, как два хлопчика и девочка, примерно моего возраста, ловко орудуют деревянными ложками, опустошая лохань с пахучим борщом. И тогда Тамкова грозно поглядела на меня и гаркнула: «Ишь, ёб твою мать»! И я стал есть.

- Поилы? А зараз на полати и спать! – скомандовала она.

- Баба? – робко спросил я.

- Завтра прыйдэ твоя баба.

 И я стал её ждать, но на другой день бабушка не пришла. Она не пришла и на следующий день. Она никогда не пришла, а я всё это время, пока были немцы, жил в деревне Андреевке, что раскинулась в шести километрах от нашего Златополя, у Марии Петровны Тамковой.

И сейчас, в тишине этих стен, глядя на геометрическую вязь фресок цвета помутневшей меди, я вспомнил тот листопад, устилающий землю багряными листьями, и у меня на глаза навернулись слёзы.

Я глянул на Аркашу. Он на меня, и я увидел, что глаза у него тоже увлажнились. Мы поняли друг друга и опустили глаза: «Наверное, у него тоже погиб кто-то» - подумал я. Почувствовав что-то неладное, Наташа положила мне руку на плечо. Когда мне трудно, она всегда рядом. Она это как-то чувствует и перестаёт дуться.

- Пойдём отсюда, - прошептал я, и мы направились к выходу.

После синагоги мы долго бродили всей компанией по набережной реки Арно с её сказочными мостами. Осматривали знаменитый Собор Сан-Фиоре или просто «Дуомо – купол», как называют его итальянцы, всё это, облагораживает, влечёт к размышлению и отвлекает от пошлости повседневного быта. Но день проходит, наступает ночь, а утром, после чашечки горячего кофе, опять: «Аванте»! – кричит Данте, и мы направляемся в Венецию.