Йонатан Файн[1]

Перевод с иврита – Александра Крюкова

 

Урок русской литературы

(Рассказ из сборника "Марио бежит далеко". Тель-Авив, 2000 г.)

 

1.

Как-то ночью мне снился сон о женщинах и книгах. Кошмарный был сон: будто мы, множество мужчин, стоим на перекрестке "Шалом" перед башнями Азриэли[2]. За неделю до этого председательница Ассоциации израильских писательниц опубликовала огромное объявление, в котором все мужское население страны было приглашено собраться на этом перекрестке для получения подарков. Но в силу того, что восемьдесят процентов читателей художественной литературы в нашей стране – женщины, а общее число читателей и так снижается пугающими темпами, то объявление было передано на аудио- и видеокассетах, а также в рекламных телевизионных роликах. Пристыженный и огорченный стоял я среди своих собратьев-неандертальцев – ведь это для них уже многие годы спортивные и деловые разделы газет печатаются в виде комиксов.

Неожиданно над круглым верхом башни появилось полотнище транспаранта: "Урок ивритской литературы!" – прочитал я вслух окружающим. И тут вдруг разом распахнулись окна, и сотни обнаженных женщин высунулись из них, издевательски посмеиваясь. "Дорогим зрителям – привет! – послышался голос известной писательницы. - Если хотите снова завоевать наши сердца, вы должны каждый месяц читать не менее одной книги в прозе или стихах!" Перекресток тут же огласился недовольными и протестующими криками, но женский голос продолжал шокировать собравшихся мужчин: "Поскольку навыки чтения вами утрачены, мы решили вам помочь", - и прежде, чем мы успели прийти в себя, женщины начали бросать книги. Но это была только прелюдия…

Сначала мы не поняли, что именно падает сверху, и лишь нагнувшись к тротуару, я начал узнавать странные знаки, которые мы изучали когда-то давно, - буквы! Честное слово – буквы! Алеф! Бет! Гимел! Далет! Тысячи букв всех цветов радуги! Пораженные, мы всматриваемся в них, – а среди нас депутаты Кнессета, министры, сотрудники служб безопасности, директора, инженеры, футболисты, – и вот все мы стоим и вслух, всхлипывая, повторяем алфавит, как в известной детской песенке:

"Алеф" – идиот, как Ицик,

"Бет" – клинический дебил,

"Гимел" – глупый параноик,

"Тет" – тупой и имбецил.

И словно этого унижения было мало, у входа в башню я увидел поэтов и писателей Шленского, Альтермана, Пэнна, Йехошуа, Кназа, Гроссмана, которые беседовали с писательницей, только что насмехавшейся над нами.

- И вы, Бруты? – воскликнул я, пораженный, но они даже не потрудились ответить и начали демонстративно подниматься наверх башни. Только тогда я смог заметить царя Давида, сидевшего на крыше. Одетый в хитон, он перебирал струны своей лиры; его рыжие волосы развевались на ветру. И так он рек: "Children of Abraham[3], чем же все это кончится? Когда же вы начнете читать книги и смотреть на женщин сверху вниз?"

- Но у нас был Саша! – заорал я со всей мочи. – У нас был Саша Козлов! Скажи им, Кэрен! – я начал колотить по подушке. – У нас был Са-а-ша-а-а!!!

- Проснись, тебе приснился дурной сон! – воскликнула жена. – Что с тобой происходит, ты сошел с ума?

- Ну, скажи же им, что мы конечно читали!!!

 

2.

В наше время солдат-репатриант из России в боевой части – это уже не редкость, но в семидесятые годы их было немного. Алия действительно шла, но, за исключением некоторых известных отказников, почти не ощущалась. Поэтому легко представить, насколько велико было наше удивление, когда однажды в нашем палаточном лагере появился рядовой Саша Козлов. Маленького роста, полноватый, лысеющий, очки в роговой оправе с толстыми стеклами, гордо сидевшие на приплюснутом носу, и пара огромных ушей. После того, как комендант вытолкнул его из "нун-нун"[4], Сашин баул вдруг раскрылся, и с десяток книг разного размера и цвета рассыпались по плацу.

- Надеюсь, ты прибыл в полк, чтобы воевать! – раздался внезапно чей-то рык. Это был первый раз, как они столкнулись – старшина Галили и рядовой Козлов. В тот момент Саша в священном трепете был склонен над своими книгами, и когда обернулся к Галили, его берет упал в грязь. - Так-то ты бережешь армейское имущество?! Встать! Вперед!

Саша выпрямился во весь свой небольшой рост, при этом, как на зло, ствол его винтовки уткнулся в грязь.

- Ты что, приехал в полк садовником? Может, ваша честь желает вырастить в стволе

Саша произнес по-русски.

цветы? – старшина подбоченился и процедил: – Черт побери, и почему нам присылают девчонок?! – При слове "девчонок" гримаса исказила его лицо.

- Ком-м-андир, - пробормотал, заикаясь, Саша, - я еще не закончил собирать свои книги.

- Да что ты говоришь? – Галили побагровел. – Может, тебе нужна помощь?

- О, капитан, большое спасибо вам! Спасибо, большое спасибо! – последнюю фразу

- "Болшой" у тебя в заднице! – заорал Галили. – Вперед! Вещмешок за спину! Начать окружение! - Вдруг его пристальный взгляд упал на рассыпавшиеся книги, и со словами "Это что еще за мусор?" он пнул ногой "Облако в штанах" Маяковского и маленький томик стихов Анны Ахматовой.

Так принял рядового Сашу Козлова третий взвод третьей роты. На его беду, мы в это время находились далеко от лагеря – тренировались преодолевать укрепленную позицию. Когда мы вернулись, Федерман первым заметил новичка: "Глядите-ка, прибыло свежее мясо!"

- Прибыл человек, - поспешил Дрор поправить его, - и, судя по его виду, Галили уже успел заняться им.

Известно, что Галили имел обыкновение устраивать особый прием каждому вновь прибывшему солдату. Так он поступил с Дрором, Дейвом и Мишелем. С тех пор, как сержант Файнару уехал на офицерские курсы, мы остались беззащитными жертвами Галили и подвергались двойному гнету: как старшина, он каждый день сводил нас с ума тупыми хозяйственными работами, а, как сержант взвода, гонял ночью. Одержимый чистотой, он заставлял нас драить флагшток кисточками для бритья, пылесосить столовую палатку маленьким автомобильным пылесосом, до блеска начищать цистерну для воды железной щеткой. Однако особое внимание он уделял новым репатриантам, независимо от страны их исхода.

Галили буквально страдал тяжелой ксенофобией в отношении иностранного произношения. И был ли это Дейв из Чикаго, Мишель из Марселя или Саша из Москвы – его реакция была одинаковой: урок основ иврита с помощью кассет, которые он стащил у своей подруги Пнины, преподававшей в ульпане в Натании. "Если вы не будете знать иврит, не сможете точно передать сообщения по рации, а если передадите сообщения неточно – ваши товарищи могут погибнуть!"

Ежедневно после утренней поверки он ставил "иммингрантов", как он их называл, напротив знамени и зачитывал им десятки детских стихов. Несчастные должны были зазубривать все наизусть, поскольку Галили обычно устраивал им проверку перед тем, как отпустить в увольнение. Я помню, что Дейв хотел убить его уже спустя два дня из-за "Черныш - маленькая собачка" и "Шломит строит шалаш"[5].

- Почему собачка всегда "Черныш"[6]?! – выходил из себя Дейв, - и кто такая вообще эта

Шломит?     

В честь Саши Федерман сочинил балладу в русском духе:

Дас и Даня пошли погулять -

                                         На Кармэль и в Негев воздухом дышать.

                                         А Саша встать в шеренгу не захочет –

                                         От Галили палкой по башке схлопочет.

Вопреки Федерману мы с Дрором решили "усыновить" Сашу и помогать ему. Дрор был первым, кто разглядел книги, которые высовывались из его вещмешка. "Я боюсь, что мой русский не слишком хорош, - улыбнулся Дрор Саше. – Что у тебя здесь, можно взглянуть?"

- Ты любить поэтика и литература, Дрор?

- Очень!

- Молодец! – радостно воскликнул Саша по-русски и горячо обнял его.

В тот же день мы основали в нашей роте литературный клуб. Его члены обычно собирались (или, по крайней мере, старались собираться) в столовой палатке дважды в неделю примерно за час до начала ночных мытарств или между сменами нарядов.

Отец Саши умер много лет назад, а мать была инженером по ракетам. Однако как только она обратилась за разрешением на выезд в Израиль, была уволена с работы, а Сашу три дня допрашивали в КГБ. Семья Козловых - мать Таня, младшая Сашина сестренка Юлия и он сам – очень нуждалась. Наконец, после получения желанного разрешения они все приземлились в аэропорту Бен-Гуриона и были направлены в микрорайон Джесси Коэн в Холоне. Когда пришел его час идти в армию, Саша, несмотря на свою близорукость, настоял на том, чтобы его направили в боевые части.       

Часами Саша рассказывал нам о русской литературе и даже включал подпольные записи песен Высоцкого, - задолго до того, как Аркадий Духин[7] начал петь их на иврите. Мы узнали об Анне Ахматовой, Горьком, Толстом, но более всего Саша любил Достоевского. "Я не могу без этого гоя!" – сказал он однажды, громко смеясь.

 

3.

Галили имел обыкновение расхаживать по лагерю со своей укороченной винтовкой "Галиль". Этим он не отличался от других кадровых военных. Однако одна вещь сразу привлекала внимание к оружию старшины – передняя ручка. В любом примитивном обществе вожди племен обычно обозначают свое положение и значимость роскошным убором из перьев или демонстрируя ожерелье из раскрашенных волчьих зубов. У Галили это выразилось в следующем: он снял с винтовки упор-сошку и вместо нее установил дополнительную ручку из слоновой кости. Он имел обыкновение слоняться по лагерю, словно "шавиш" в сирийской армии, при этом правой рукой старшина чувственно поглаживал эту драгоценную ручку. 

Несчастный Саша. В жизни не видел солдата, которому бы так доставалось. Если уж нам было несладко, то он просто купался в дерьме. Иногда я даже опасался за его жизнь.

- Ты думаешь, он может покончить с собой? – однажды вечером спросил я своего  лучшего друга Дрора. Тот расхохотался и отрицательно махнул рукой:

- С ума сошел? Это не тот случай. Кроме того, у него нет времени на глупости, ведь он специалист и профессионал!

- Что ты несешь? Единственное, что он умеет – это изучать русскую литературу. Ты, специалист по душевным тайнам, можешь объяснить мне, как это поможет ему пережить Галили? Что он сделает? Забросает старшину собранием сочинений Ахматовой и песнями протеста Высоцкого?

- Хо-хо! – поднял руки Дрор. – Да ты представляешь, что можно сделать голове Галили одной только русской книгой? Видал, какие у них переплеты? Это тебе не "Ам овед"[8].  

В течение всей той недели мы искали подходящую возможность, чтобы завалить на Галили его палатку, а сверху – четыре тома "Войны и мира", три тома Маяковского (из полного собрания сочинений), "Доктора Живаго" в двух книгах, а на десерт – вдолбить ему в голову "Идиота". Однако Саша с ходу поспешил отвергнуть это, "потому что цель, - как он заявил, - вывести "капитана" из культурного оцепенения, в котором он пребывает, а не усложнять ему понапрасну жизнь". (Все наши усилия объяснить Саше, что Галили всего лишь ротный старшина, а не "капитан", были тщетны. "В стране из нее я приезжай, привыкли уважать любой власть!" – твердо резюмировал Саша). Нам ничего не оставалось, как только пожать плечами и пожелать ему успешного продолжения его воспитательной кампании, хотя в глубине души мы очень опасались за него. Однако уже вскоре Саша доказал нам, что великая русская литература не утратила своей силы!

 

4.

Это произошло в одну из ночей. Кто-то буквально метал громы и молнии, что разносились по всему лагерю. "Подъем! Тревога!" – закричали часовые.

- Который час? – Дрор высунул голову из спального мешка.

- Черт! – громко выругался я, - ведь только вчера он доставал нас, что сейчас?

- Выходи! Всем выйти наружу! – в проеме маленькой палатки разведчиков возникла голова Дейва. – Он совсем свихнулся!

- Что случилось с Узи?

- Да какой там Узи… Это не комвзвода, это Галили, - выдохнул Дейв. – Никогда не видел его таким!

- Третий взвод! – гремел голос старшины, - через двадцать секунд всем быть снаружи, по полной выкладке, с каской и оружием. Дейв!

- Да, командир!

- Начать отсчет!

- Есть, командир! Двадцать секунд, пятнадцать, десять…

Мы строились снаружи, словно толпа пьяных, - тяжелая винтовка торчит за спиной, сам качаешься взад-вперед. Из-за флагштока выскочил Галили и встал перед нами, широко расставив ноги:

- Третий взвод, приготовиться! Слушай мою команду!

Его голова походила на ромб, нечто очень странное. Не раз мы посмеивались, что его подружка соответственно должна выглядеть как транспортир или треугольник. Глаза Галили мерцали, как фонарики, а голова вертелась, словно на шарнире. Вся его грузная фигура излучала угрозу.

- Так что? Решили поиграть со мной в игры? Ладно! Галили любит играть. Я вам кое-что скажу: до вчерашнего дня у меня была подруга. Половину своего времени я отдавал ей, а половину – вам. Вчера вечером мы с ней расстались. Чуете, чем это пахнет, а? Теперь все время я буду трахать вас!   

Минута молчания затянулась. Никто еще не понимал – почему и отчего вся эта суматоха.

- А где знаменитая ручка Галили? – очнулся вдруг Федерман. – Где эта штука из слоновой кости?

Сквозь полудрему сна и холодную влажную мглу я разглядел – ручка исчезла. Федерман прав. Это было, если мне позволительно так сказать, словно вождю племени отрезать то, что любой мужчина хранит пуще всего.

- Я скажу вам еще кое-что, - продолжал Галили. - Я собираюсь устроить вам такой "плавильный котел", что ваши крики будут слышны и в Дженине. Вы мне нарисуете прямой круг, слышали?

- Интересно, - прошептал мне Саша, - он что, не слышал о евклидовой геометрии?

- У меня есть время до утра, а у вас – нет! Если до восхода вы не скажете, кто отрезал ручку, вас увезут отсюда на скорой помощи. Я что – кусок мыла, чтобы мной намыливались?  Хумус на тарелке, чтобы меня хавали? Может, присядем на какой-нибудь грибок и покурим чего-нибудь? А, третий взвод?

- Он что – читал "Алису в Стране чудес"? – я вдруг вспомнил курящего червяка.

- Я так не думаю, Амии, - Саша украдкой чуть улыбнулся.

По-прежнему никто не двигался. И кто бы это мог так рискнуть и отрезать Галили эту ручку?

Прошло полчаса, и еще четверть часа, мы все были готовы рухнуть на землю. Федерман потерял сознание, Дрора начало тошнить, у меня перед глазами поплыли черные круги.

- Где же чертов Узи? – прошептал я Дрору. – Взводный суров, но он бы никогда не позволил такой террор!

- Он поехал на свадьбу в кибуце, – пробормотал Дрор, - и вернется только завтра после обеда.

- Ну, девушки? – рявкнул старшина.

- Нужно подать жалобу на этого гада, - сплюнул в сторону Дейв.

На востоке начали пробиваться тусклые лучи солнца, а резкие порывы стылого ветра хлестали нам в лицо.

И вдруг, пока я все еще находится как в трансе, Саша Козлов сделал один шаг вперед из шеренги.

- Комадьир! – резко и четко прозвучал его громкий голос. Это был не тот Саша, которого мы знали.

- Саша, нет, - я поспешил схватить его за руку, - что ты делаешь? Он убьет тебя!

Однако Саша расплылся отчаянной улыбкой от уха до уха:

- Товарищи, не волновайся! Если уж КГБ не сломать меня, вы думаете, что Галили - да?

- Итак, господин Козлов, у вас есть что-то сообщить взводу?

- Да, командьир! Я знаю, кто вам отрезал!

В шеренгах раздался сдавленный смех.

Галили побледнел и направился к Саше большими шагами. Он остановился перед ним - выше на полголовы, просто устрашающий Распутин.

- Так кто отрезал, Сашинка?

- Командьир! – провозгласил Саша драматическим "сибирским" голосом. – Это Яков Петрович Голядкин!

По рядам снова пронесся шум. Насколько мы знали, у нас в батальоне был только один "русский". Кто вообще этот Голядкин?

- Кто-о-о?

- Командьир, это Яков Петрович Голядкин!

- Он из нашего полка? – продолжал допрос Галили. Носом он почти упирался Саше в лицо.

- Да, командьир! Может, в каком-то из батальонов – "Потливая" или "Трахающая"[9].

Первым не выдержал Федерман и начал мычать от едва сдерживаемого хохота,

прижимаясь лицом к стволу своего ручного гранатомета.

- Так я, во всяком случае, слышал, - продолжал Саша, как ни в чем не бывало. – Это большой пройдоха, он то здесь, то там. Иногда его видеть в два места сразу!

- Ты уверен, Саша? – удивился Галили.

- Я слышал позавчера на полковых сборах кто-то говорить.

Действительно, два дня назад мы присутствовали на полковых сборах на полигоне

"Стадион Нааман" близ Акко. Галили вдруг схватил Сашу за воротник:

- Теперь слушай меня хорошенько, Сашинка. Если ты поможешь мне поймать Петровича, я обещаю тебе двухнедельный отпуск, но если ты попытаешься меня намылить, то я устрою тебе такую гауптвахту, что ты заскучаешь по хиппи-лагу этого, как его, Ильюшина!

- "Архипелаг ГУЛАГ", дебил ты этакий, - процедил Дрор дрожащими от холода губами. – Это Солженицына, недоразвитый!

В конце концов, Галили отправил нас спать. В тоне, которым говорил Саша, что-то

внушило ему надежду. Было уже пять утра.

- Через пол часа подъем! – воскликнул Федерман.

- Скажи это на идише! – проворчал Мишель и нырнул в спальный мешок еще на тридцать минут беспокойного сна.

 

5.

Прошло несколько дней, и жизнь в палаточном лагере вернулась в обычное русло. Однако Галили не унимался. Он начал прочесывать весь полк – от батальона, державшего линию на горе "Медведь", и батальона, сидевшего в цитадели, до "Резервного", проводившего учения на равнине. Роту разведки он оставил напоследок, поскольку не связывал с ней особых надежд. Никто не видел и не слышал о загадочном Якове Петровиче Голядкине, который одновременно оказывался в двух местах, как рассказывал Саша.

Вместе с тем, с той суматошной ночи отношение старшины к нему радикально изменилось. Поползли упорные слухи, что Галили ходил консультироваться к гадалке, которая связала исчезновение пресловутой ручки с муштрой солдат. "Духи гневаются на тебя, -  прочитала она ему по картам. – Если хочешь, чтобы твоя подруга Пнина вернулась, ты должен загладить вину перед этим "русским". Так с ядерной державой не обращаются!" – подвела итог гадалка ошеломленному Галили.

За две недели до окончания курса молодого бойца старшина вызвал Козлова на "мужской разговор", как он это определил.

- Смотри, Сашинка, я понимаю, что был немного суров, но ты же знаешь: "Тяжело в ученье – легко в бою". Может, ты что-то вспомнишь, что-то слышал?

Саша энергично почесался и на минуту снял очки:

- По правде говоря, - да, командир. Сейчас я вспоминаю, что один повар в батальоне, его имя Борис, сказал, что если спросить Федора Михайловича, он сможет вам помочь.

- Откуда он?

- Борис?

- Нет, тот второй.

- А, Михалыч? Из Санкт-Петербурга.

- И где он служит?

- В Кирье[10].

Итак, перевернув всю базу и ничего не найдя, бедняга Галили уже в тот же день спешно отправился в Тель-Авив и прибыл в канцелярию командующего. Ему повезло – заведующей канцелярией оказалась приятная девушка из России по имени Женя.

- Кого ты ищешь..? – не поверила она своим ушам. – Федора Михайловича?

- Да, - с надеждой встрепенулся Галили. – Ты его знаешь?

- Скажи, ты и впрямь хочешь, чтобы я направила тебя к военному психиатру, который тут

же определит тебе профиль 21[11]?

Удрученный и пристыженный покинул старшина Кирью, а Женя пробормотала: "Какой идиот! Почему мужчины в этой стране не читают книг?"

- Кто это был? – выглянул из кабинета командующий.

- Да, так, один идиот. Хотите услышать анекдот? – спросила она и рассказала всю историю.

- Я ничего не понял, - смущенно признался ей генерал.

- Это все потому, что вместо того, чтобы поощрять чтение книг, вы поощряете приобретение спортинвентаря, - огорченно вздохнула Женя.

Удастся ли ротному старшине Галили раскрыть тайну исчезновения его ручки? Станет ли нам  известно, кто же он – ужасный Яков Петрович Голядкин, что был способен одновременно находиться в двух местах?

На вечеринке, которую мы организовали в Яффо по случаю окончания курса молодого бойца, Саша предоставил нам решение загадки, но только после того, как все офицеры и сержанты уже ушли. И вот, держа в одной руке маленький томик, а в другой – отрезанную ручку от винтовки Галили, рядовой Козлов прочитал с сильным русским акцентом следующие строки:   

"Говорят еще, господа, что птица сама летит на охотника. Правда и готов согласиться: но кто здесь охотник, кто птица? Это еще вопрос, господа!"[12]

Он на  минуту прервался, сделал маленький глоток водки из рюмки, что была заблаговременно поставлена перед ним, перевернул несколько страниц и продолжил с широкой улыбкой:

"Ночной приятель его был не кто иной, как он сам, - сам господин Голядкин, другой

господин Голядкин, но совершенно такой же, как и он сам, - одним словом, что называется,

двойник его во всех отношениях"[13].

 

С того вечера я превратился в преданного почитателя творчества русского писателя Федора Михайловича Достоевского, автора бессмертной повести "Двойник". Ее экземпляр, из которого Саша и зачитывал нам эти строки, мы послали (с нашим посвящением) Галили по случаю его свадьбы с Пниной. Церемония состоялась спустя два месяца после того, как старшина демобилизовался.