ЭПИЗОД 1.В
начале ВОВ 16 июля 1941 года немцы заняли город Бар, районный центр Винницкой
области Украины, где я, 15-летний подросток, проживал с семьей. Бар находился в
немецкой зоне оккупации, а на южной стороне речки Ров, протекающей через Бар,
находилась румынская зона оккупации – Транснистрия. В
Баре в августе – октябре 1942 года было расстреляно все еврейское население –
свыше 5 тысяч человек, в том числе мои родители, сестра и родственники. Мне
удалось убежать от расстрелов и перебраться в Транснистрию,
где в конце 1942 года румыны перестали расстреливать евреев. Я очутился в селе Матийков Барского района Винницкой области, куда я был
направлен еврейской общиной местечка Копайгорода по
приказу румынских властей на лесоразработки. Обо всем этом я подробно написал в
своей книге «Судьба и жизнь мальчика из расстрелянного гетто» [1]. О судьбе
евреев Транснистрии я также написал статьи [2,3,4] в
научно-информационном бюллетене “Холокост” и в журнале “Корни”.
Вместе со мной
в Матийкове в “цыганской” хате (там жили раньше
цыгане), принадлежавшей пожилой украинке бабе Федоре, жило еще 11 евреев и
евреек. Все они, кроме одного, убежали от расстрелов в гетто на территории,
управляемой немцами. Один был депортирован из Бессарабии.
Никто из нас не имел средств к существованию и
постоянного жилья, нас никто не кормил. Среди нас были ремесленники – два
скорняка и портной, рабочие, две сестры-учительницы из Бара, мальчик Муня – сын скорняка Бейрла, двое
подростков – Рахмил и автор данного рассказа. Нас не
заставляли много работать на лесоразработках – лес заготовляли местные селяне
за половину древесины. Лесничий Голецкий относился к
нам сочувственно – ведь это было время после Сталинградского поражения немецких
и румынских войск. Как же мы жили? Ремесленники работали у селян на дому, шили
кожухи, одежду. Они кормили мальчика и женщин, с которыми сблизились. Остальные
ходили по селянским хатам села Матийкова и
близлежащих сел и за продукты предлагали иголки, булавки, нитки. Кроме того,
пилили и кололи дрова селянам, летом работали у них на огородах. Так мы жили до
осени 1943 года и, может, дожили бы до освобождения, которое произошло весной
1944 года. Но нас ждала беда. В поисках появившихся партизан румынские жандармы
арестовали нас, поместили в тюрьму жандармского поста в селе Мытки и намеревались всех расстрелять. Однако, мне удалось бежать из жандармского поста и добраться до Копайгорода, еврейская община которого послала нас на
лесоразработки. Община, дав взятку местному начальнику жандармерии, по
распоряжению которого нас послали в Матийков
на лесоразработки и которому подчинялся жандармский пост в селе Мытки, освободила нас, что спасло нам жизнь. Мы снова
оказались все в Копайгороде. В дальнейшем мне удалось
поступить в партизанский отряд, потом в Красную Армию, где я участвовал в боях
на 1-ом Украинском фронте. Больше я никого не встречал из тех, с которыми
переживал лихую годину в селе Матийков, кроме двух
сестер-учительниц, которых я встречал в городе Бар, куда они возвратились в
1944 году.
С тех пор
прошло свыше 60 лет. После войны я переехал в Москву, окончил институт,
аспирантуру, стал ученым. После перестройки ушел на пенсию, стал сотрудничать в
центре “Холокост”, написал указанные выше книгу, статьи. В апреле 2003 года в
библиотеку центра “Холокост” поступила изданная в Израиле книга “Новая Ушица”
под авторством Анатолия Штаркмана. В этой книге
рассматривается история местечка Новая Ушица, районного центра Каменец-Подольской (сейчас Хмельницкой) области Украины, в
том числе уничтожение евреев местечка во время ВОВ. Книга меня заинтересовала.
Ведь местечко Калюс, где я родился, относилось к Ново-Ушицкому району. В этой книге у
поминается Бенцион Альтман,
один из местных советских активистов, который по моей памяти сопровождал
представителей ГПУ во время обыска в нашем доме в Калюсе
в начале тридцатых годов прошлого солетия, о чем я
рассказываю в своей книге [1]. Кроме того в книге
“Новая Ушица” есть воспоминания Михаила Айзена, где
говорится, что он с отцом Борисом и дядей отца Шмилом
бежали в 1942 году от расстрела из Новой Ушицы в Копайгород,
входившего тогда в состав Транснистрии. Далее Михаил
рассказывает, что в начале 1943 года он с отцом и Шмил
жили в селе Матики, где отец и Шмил
шили селянам кожухи. В конце 1943 года их забрали румыны, обвинив в связях с
партизанами, но потом отпустили. Илья Альтман, руководитель центра “Холокост”,
обратил внимание, что этот эпизод схож с эпизодом, описанным мной в рукописи о
жизни в селе Матийков. Рукопись была передана в 2003
году в центр “Холокост”. Он предложил мне ознакомиться с книгой Анатолия Штаркмана.
Когда я
внимательно ознакомился с книгой, то мне показалось, что Михаил Айзен – мальчик Муня, его отец
Борис – скорняк Бейрл, о которых
я рассказывал в своей рукописи. Было и разночтение, село, где мы жили, Михаил
называет Матики, в то время,
как оно называлось Матийков. Кроме того, второго
скорняка Михаил называет Шмилом – дядей отца, а у
меня в рукописи второй скорняк называется Лейбл. Надо было найти Михаила Айзена, чтобы все уточнить. Через представителя центра
“Холокост” в Израиле Григория Рейхмана удалось
связаться с автором книги “Новая Ушица” Анатолием Штаркманом.
Анатолий предоставил мне координаты Михаила Айзена,
который жил в США в городе Буффало. Михаилу был
передан номер моего телефона.
В начале мая
2003 года раздался звонок от Михаила Айзена. Когда я
назвал его Муней, а отца его – Бейрлом,
то он очень удивился, Муней его звали в детстве,
теперь его так зовет только жена, которая его знает с детских лет. Я объяснил
ему, кто я такой, почему я его ищу. У нас у обоих оказалась электронная почта,
я ему послал мои воспоминания, а он мне – более полные, чем в книге “Новая
Ушица”, свои. 8 мая я получил от него электронное письмо, где он пишет, “…В
отношении разночтений, я думаю, ты прав. Дело в том, что я был в то время на 2
года моложе, во-вторых, ты был один и выживал один и должен был сам крутиться
везде, а я был под опекой отца, в-третьих у каждого
индивидуума свое восприятие и один и тот же предмет или событие воспринимаются
по-разному. В первые послевоенные годы, да и позже тоже, не принято было
говорить об оккупации и перенесенных страданиях. Это все началось с середины 80
-х, а за годы молчания многое позабывалось. Время и
возраст свое дело сделали.” Да, действительно, я ведь
тоже забыл имя второго скорняка, которого назвал в рукописи воспоминаний Лейбл,
в то время как его звали Шмил. После войны Муня служил в армии, ушел в отставку подполковником. Из
Киева эмигрировал в США, где у него там двое сыновей, внуки и маленькая
правнучка.
Осенью 2005
года я посетил США, где участвовал в работе конференции по Холокосту в
университете города Морфризборо в штате Теннесси “От освобождения к жизни: 60 лет после Освенцима”,
где сделал доклад “Холокост в Советском Союзе”. До конференции мне удалось
посетить город Буффало и несколько дней побыть в
семье Михаила Айзена. О нашей
встрече стало известно журналисту Александру Шапиро, который после длительной
беседы со мной и Михаилом, используя наши воспоминания, написал статью “Встреча
на далеком меридиане”, которая была опубликована в США в газете “Форвертс” (№523 за 2 – 8 декабря 2005 года), издаваемой на
трех языках английском, идиш и русском и основанной в 1897 году, а также в
газете “Еврейский меридиан” №43 за декабрь 2005 года. Вот так, более чем
через 60 лет, через цепь случайностей состоялась встреча двух бывших малолетних
узников гетто.
ЭПИЗОД 2. Как
известно [5] еврейское сопротивление во время Холокоста не ограничивалась
только восстаниями в гетто и вооруженной борьбой в партизанских отрядах. Сюда
следует отнести и невооруженное сопротивление. Невооруженное сопротивление
включает духовное сопротивление выжить в нечеловеческих условиях гетто и
концлагерей вопреки не только воле фашистов уничтожить еврейский народ, но и
вопреки неблагоприятной окружающей обстановке. Но оно также включает проявление
человеческого достоинства при принятии смерти. Одним из таких проявлений
является добровольное принятие смерти из солидарности с семьей, с общиной и т.
д., которых подвергают смерти. Один из таких случаев героической смерти
приведен в книге Льва Клебана “На всю оставшуюся
жизнь” [6]. Во время первого расстрела евреев города Бар Винницкой области
Украины 19 августа 1942 года, когда были убиты около 3000 женщин, детей,
стариков, в том числе и мать автора этих строк, был такой случай. Цитирую по
[6]. «…Раввина г. Бар раздели догола. Он стал молиться и просить рядом стоявших
евреев, тоже голых, чтобы они покорно шли на расстрел, говоря им, что эту кару
им послал бог. Немцу перевели его молитву и просьбу. Немец, который руководил
расстрелом, хотел за это его освободить. Однако, рав сказал, что его место со всеми евреями. Он завернулся в
талес и сам пошел в яму. Его расстреляли вместе со
всеми…»
Этот эпизод я
привел также в своей книге [1], сославшись на цитируемого автора. После
появления книги Л. Клебана я пытался узнать имя этого
раввина, но это мне не удалось. Но недаром говорят: все неявное становится
явным. 7 ноября 2005 года руководитель центра и фонда «Холокост» И. Альтман,
переслал мне по электронной почте письмо Вадима Слуцкого педагога из города
Петрозаводска, где он пишет (текст писем Вадима привожу
по его разрешению):
«Здравствуйте! Насколько я знаю, Ваш фонд имеет
отношение к изданию книги Семена Додика «Судьба и
жизнь мальчика из расстрелянного гетто», где речь идет о гетто г. Бар на
Украине. Главой еврейской общины г. Бар был мой прадед, Давид Зайдман, мне хорошо известны обстоятельства его гибели (это
произошло, конечно, уже после бегства автора книги С. Додика
из гетто, так что он этого не энает). Если хотите,
могу Вам вкратце написать о том, как погиб этот человек, вообще – каким он был.
Кроме того, мне бы хотелось приобрести книгу С. Додика:
если возможно, подскажите, как это сделать. С наилучшими пожеланиями, Вадим
Слуцкий». В дальнейшем переписку с Вадимом вел я, копии отсылал И. Альтману. Альтман
ответил Вадиму, просил прислать обещанные данные о его
прадеде, я послал ему, как он просил, свою книгу. 9 ноября я получил по
электронной почте письмо от Вадима, где было вложено описание его прадеда
Давида Зайдмана, которое считаю необходимым привести
полностью.
« Мой прадед Давид Зайдман
родился в Польше, в большой, богатой и глубоко религиозной еврейской семье. Его
отец был «лесным королем»: очень удачливым коммерсантом, занимавшимся, главным
образом, вырубкой и продажей леса. Как это нередко бывает у евреев, это был
человек одновременно чрезвычайно деловой (и в современном значении этого слова,
и в его настоящем значении тоже) и высоконравственный и религиозный. Он
занимался благотворительностью, помогал, насколько мне известно, как евреям, так
и христианам; был образованным человеком, имея в виду не только еврейскую, но и
европейскую образованность. В то же время был не чужд честолюбия и самолюбия:
его дочери танцевали на балах при некоторых королевских дворах Европы. У него
было несколько детей, сколько именно, я не знаю.
Но, как это тоже
нередко бывает, дети его выросли людьми не практического склада. Во всяком
случае, это можно сказать о моем прадедушке. Он до конца жизни оставался
человеком крайне наивным во всех т. н. практических делах. Детям «лесного
короля» не было нужды становиться практичными: они жили на всем готовом, их
ждало богатое наследство, они получили великолепное образование, опять-таки, не
только еврейское.
Но мой прадед отдавал
предпочтение еврейскому образованию и традиционному еврейскому образу жизни и
был еще более религиозен, чем его отец. Тот не мог много времени проводить за чтением
Талмуда и Торы и вести нескончаемые споры о них, как это было принято у евреев.
У его сына на это было время.
Кроме того, это
был по натуре очень мягкий человек. Он был, видимо, с самого детства очень
добрым: из тех, кто не может спокойно пройти мимо нищего или больного котенка.
Кстати, я тоже такой человек. Вообще в нашей семье всегда считалось, что именно
я больше всего похож на этого человека, как внутренне, так и внешне. Если это
так, то у Давида Зайдмана была вполне европейская
внешность: он был мало похож на еврея. Моя мама, Слуцкая Людмила Ильинична (Зайдман Лея Израилевна), и вовсе очень светлая блондинка,
белокожая, похожая на полячку.
В то же время
этот человек, внутренне довольно ранимый, очень добрый, больше всего на свете
ценивший и любивший беседы на религиозые темы, имел довольно
представительную внешность. К сожалению, ни одной его фотографии (как и ни
строчки им написанной) не сохранилось в нашей семье.
Когда Давид Зайдман стал взрослым человеком, женился, то получил в
качестве свадебного подарка фабрику, кажется спичечную: находилась она где-то в
Белоруссии, кажется, в Витебске, или еще где-то, не помню. Достоверно известно
то, что фабрикой своей он совершенно не занимался, не интересовался ею, имел
управляющего, а все интересы его были: Тора, Талмуд, религиозные споры, семья и
еврейская благотворительность, к которой он был более привержен, чем его отец,
так как денег не считал, не ценил их, а в тоже время очень жалел и любил людей,
особенно тех, которые нуждались в помощи.
Нетрудно догадаться,
что этот человек был всеми уважаем и любим.
У него было 8
детей, из них 5 дочерей, одна из них (третья по счету) – моя бабушка, Зайдман Нина (Неха, полностью Нехама) Давыдовна. О ней говорили, что она тоже похожа
внешне на отца: так вот, ее снимки есть у нас, - это была совершенно невероятная
красавица, но очень еврейская: чрезвычайно серьезное,
сосредоточенное, немного бледное лицо, взгляд мечтательно-отрешенный –
внешность почти неземная, - совершенно какая-то нездешняя, абсолютно не
чувственная красота.
До революции
семья Давида Зайдмана не имела никакого отношения к г. Бар. Туда они перебрались в 20-е годы; почему именно
туда, не знаю. Фабрику, разумеется, реквизировали. В Баре мой прадед вскоре
тоже стал уважаемым человеком, и был там главой еврейской общины, по крайней
мере, до того момента, как можно было еще говорить о реальном существовании
еврейской общины: это все-таки были 20-30-е гг. ХХ века. У всех его детей, в
том числе и у моей бабушки, была крайне тяжелая судьба. Бабушка
выросла в холе и неге, среди людей, горячо ее любивших, получила великолепное
образование, чем-то похожее на дворянское (ее учили иностранным языкам, у нее
была бонна, ее учили музыке), наконец, она и по натуре была не от мира сего.
Она была неприспособлена к той жизни, какой ей
пришлось жить. Но мой рассказ не о ней.
Когда фашисты
оккупировали Украину, и появилось гетто в г. Бар, то там оказался и прадедушка,
не знаю, кто еще был при нем из его семьи. Он был из тех, кто верил в спасение,
в то, что их не уничтожат. Насколько мне мзвестно, он
считал, что сопротивляться немцам нельзя, это безумие, и, видимо в этом смысле
говорил с людьми, о чем, наверное, было известно немцам. Его сочли полезным
человеком и, когда пришло время для «акции», то именно Давида Зайдмана поставили во главе колонны, так как он оказывал на
людей успокаивающее влияние. Он же, конечно, думал, что их переселяют или
что-то такое, разумеется, немцы, как обычно, что-то соврали.
Как я уже
сказал, это был человек склонный к иллюзиям, проживший свою жизнь среди книг и
близких людей, пользуясь уважением и даже любовью окружающих – он жил не
столько в реальном, сколько в идеальном мире, и просто не мог себе представить,
что такое возможно, что их могут
убить.
Но когда их
привели, они увидели рвы, охрану и пр., и всем все стало ясно, то вот тут-то
этот мягкий человек показал себя. Дело в том, что немцы считали его полезным
для себя и, видимо, надеялись использовать еще. Поэтому ему сказали: «А ты,
старик, отойди в сторону».
Ему было тогда
56 лет, но выглядел он, видимо, уже стариком.
Ну и как вы
догадываетесь, он отказался отойти в сторону. Он понял, что ошибался,
что виноват перед людьми, которые ему верили, которым уже ничем не поможешь, и
ему остается только погибнуть вместе с ними, разделить их участь. Так же,
как Вы помните, поступил и Януш Корчак.
Откуда известен
этот эпизод? Дело в том, что, как это нередко бывало, кто-то из расстрелянных потом выбрался из могилы и выжил. После войны
один из сыновей Давида Зайдмана (его тоже звали
Семеном, сейчас его уже давно нет на свете) поехал в Бар и нашел эту «живую
расстрелянную», и она-то ему все рассказала.
Когда я
родился, меня хотели назвать Давидом – в честь этого человека. Но моя мама –
человек очень советский – по зрелом размышлении
решила, что это «слишком еврейское» имя. Поэтому я Вадим: здесь те же буквы, кроме
одной, что и в имени Давид. 08.ХI.2005.
Вадим Слуцкий, Петрозаводск»
23.ХI.2005 после получения моей книги Вадимом, я
снова получил письмо от него, где он пишет: “…Большое
спасибо за книгу. Я ее уже прочел, сейчас читает моя мама, которая только на 2
года младше Вас, и она помнит своего дедушку. Эпизод, который Вы описали на с.
26 (приведенный мной выше со ссылкой на
книгу Л. Клебана С. Д.), легендарный – и Вы так
сами пишите – и легенда, вероятнее всего, возникла на основе того реального
эпизода, который я описал. Правда, мой прадед не был раввином, но он был
глубоко религиозным человеком, был одно время председателем еврейской общины, соблюдал
все заповеди – и мог “превратиться” в чьем-то сознании в раввина…”
Отвечая 26.ХI.2005 на это письмо Вадима я ему написал: “ …Я
тоже думаю, что эпизод описанный на с. 26 моей книги,
скорей всего, связан с вашим прадедом. А то, что он не был раввином, ни о чем
не говорит. Ведь в это время, мало кто из оставшихся в
живых помнил, кто был раввином…”
5.ХII.2005 я получил
от Вадима письмо, где он пишет: «…Я говорил на этой неделе по телефону с моей
тетей (старшей сестрой моей мамы, она того же года, что и Вы, живет в Израиле)
Ивой, рассказал о Вашей книге, и она вспомнила, что после войны моя бабушка
посылала официальное письмо в исполком Бара с просьбой сообщить о судьбе отца.
Был получен ответ, где та история, которую я Вам рассказал (что моему прадеду
предложили сохранить жизнь, но он отказался) подтверждается официально. Она не
могла вспомнить, как это стало известно исполкому, но, видимо, были свидетели…»
12.ХII.2005 Вадим
дополнительно пишет: «…К сожалению письмо из исполкома
найти не удалось. Единственное, что могу еще сообщить: моя мама и ее сестра
вспомнили, что там определенно говорилось об обмане со стороны немцев (о чем я
писал предположительно): они сказали, что гонят людей на работу. Моего деда
поставили во главе колонны, т. к. ему верили люди…»
Таким образом,
с высокой степенью вероятности восстановлено имя Давида Зайдмана
– человека-легенды, одного из участников еврейского морального сопротивления
при Холокосте.
1. Додик С. Д. Судьба и
жизнь мальчика из расстрелянного гетто. М. Калейдоскоп, 2004.
2. Додик С. Д. Судьба евреев Транснистрии.
Научно- информационный бюллетень “ХОЛОКОСТ”. М. №3 (21), июнь 2003.
3.
Додик С. Д. Снова о Транснистрии. Там же,
№1 (25), февраль 2004.
4.
Додик С. Д. Судьба
евреев Транснистрии. Журнал “КОРНИ”. М.-Киев, №24,
октябрь-декабрь 2004.
5.
Альтман Т. А. Жертвы ненависти. М., «Ковчег»,
2002.
6.
Клебан Л. На всю
оставшуюся жизнь. Израиль, 2000.
Автор: Додик Семен Давидович, 1926 г. р., бывший малолетний узник
гетто, партизан, член правления Научно-просветительского центра «Холокост» г.
Москва.
Адрес домашний:
Россия 111395, Москва ул. Снайперская д.6, корпус 3, кв. 88
Телефон 374 24
81
Е-майл sd_dodik@mtu-net.ru (после sd идет нижнее тире).