Опубликовано в журнале «Корни» № 30, стр. 77-82 и на сайте http://shorashim.narod.ru/best.html
При использовании ссылка на журнал «Корни» обязательна.
Мирон Мордухович
(Россия, Липецк)
Еврейские дети
Недавно, случайно на канале «Дискавери» увидел полуторачасовую передачу о польских евреях начала двадцатого века. Было много фотографий местечек, синагог, улиц, еврейских типов, стариков, женщин, детей. Я был потрясен…. Вот оно мое местечко! Те же здания, те же улицы, такие знакомые лица людей, но особенно мальчики, их одежда, пиджаки и фуражечки… Я все вспомнил, как будто не было этих 70 лет. И тот же виленский идиш, и песенки и слова, всплывшие из детства. Услышал слово «Цишо» и вспомнил организацию, в которой сотрудничал мой отец: «Централэ идише шул организация» – общество по организации еврейских школ на идиш. Я носил ее значок из оловянного сплава и очень гордился этим.
В начале двадцатого века традиционное еврейское образование на низшем уровне проходило в хедере, куда отдавали мальчиков в 5 лет. В хедере, состоявшем из 5-10 учеников, под руководством меламеда, изучали в основном Танах, немного чтения и письма на идиш. Меламед никакого образования не имел, основной метод преподавания – заучивание наизусть молитв.
Дети занимались весь день в тесной и душной комнате, а для лучшего усвоения и дисциплины применялись телесные наказания и их высшая стадия – публичная порка.
Эти монотонные занятия вырабатывали у детей привычку упорного труда, а у некоторых любознательных – серьезное увлечение религиозной, а порой и светской наукой. Постоянная борьба за существование, за необходимость быть лучше и умнее окружающего мира, философские и исследовательские мысли выводили молодых евреев на значимые высоты, иногда всемирно известные. С тех пор живет в народе песенка, известная всем евреям начала двадцатого века:
Ойфн припечек брент а файерл
Ун ин штуб из хейс
Ун дер ребеню лернт киндерлах
Лернт алеф-бейс
На припечке огонек горит
И в доме жара
И ребеню учит деточек
Учит алеф-бейс
В начале прошлого века даже в местечках появились школы с преподаванием на иврите и идише. Я уже учился в еврейской четырехклассной школе, где преподавали еврейский язык и литературу, арифметику, историю – «идиш-гешихте», географию, польский язык, иврит и основы иудаизма, пение и рисование. После 4-5 уроков в школе мальчики шли к меламеду еще на 2-3 часа, где обучались основным молитвам и бар-мицве. Это были частные уроки, и там не было строгости хедера. А так как отношение к религии начало меняться, то к меламеду шли без особого желания.
Школа в корне отличалась от хедера. В еврейскую школу (на идиш) отдавали своих детей более состоятельные и менее религиозные родители.
В гебрайскую школу (на иврите) шли дети из религиозных семей, и окончившие ее говорили свободно на иврите. Из этой школы выходили подготовленные молодые сионисты, среди которых была сильная тяга к отъезду в Эрец-Исраэль.
Идея создания еврейского государства в Палестине разделила еврейское население, и в том числе школы, на два лагеря, между которым шла постоянная борьба: на сионистов, поддерживающих эту идею, и на идишистов, отрицавших ее.
Сионистское движение в Польше в 30-х годах было довольно сильным. Молодые люди шли в халуцим, где готовились кадры для тяжелой работы и борьбы в Эрец-Исраэль. Их вождями были Жаботинский, Вейцман и идейный кумир – Теодор Герцль.
В противоположном лагере были бундовцы и социал-демократы, доказывающие, что идея создания еврейского государства в Палестине – это утопия и нужно добиваться здесь, в Польше, культурной автономии. Этой позиции придерживалась и организация «ЦИШО».
Еврейская школа давала детям не только знания, она поднимала их дух, учила культуре и этике. После четырех лет учебы забитые еврейские дети поднимали головы и становились культурными людьми, жаждущими дальнейшего совершенства. В эти годы и сложился гимн нашей школы. Припев был таков:
Мир hобн генуг ин дер финцер гетапт,
Ин тирн, ин фреиде, генуг шойн геклапт,
Ицт зинген мир алэ багайстерунг фул,
Сзол лэбн, сзол лэбн, ди идише шул.
Мы достаточно в потемках блуждали,
Достаточно в двери чужие стучали.
Теперь вдохновенно гимн все поем,
Да здравствует школа, еврейский наш дом!
(перевод мой)
Хотя школа была светского направления, но в ней господствовала атмосфера «идишкайта». Дети, как и все жители местечка, соблюдали субботу, отмечали праздники, говорили, пели и мыслили на идише. Это была уже культурная автономия, хотя официально она не была провозглашена, и в правительстве, и среди польской «черни» были сильны элементы антисемитизма.
Вернувшись домой из школы, дети встречались на местечковых улицах, где идишисты и гебраисты смешивались в единые компании, и играли, как все дети мира, в прятки, догонялки, классики, много было игр с песнями и хороводами, с применением интеллекта – когда нужно было угадывать, трудовые приемы, слова, числа и т.п.
Очень забавны были считалки:
Ройте фачейлэ, Грин ун блой,
Бин их гефорн цу Бодаруй,
Бодаруй геhат а зун
От эр гегесн путер мит hун
Путер мит hун от эр гегесн
Давнек, бенчн от эр фаргесн.
Красный платок, зеленый и синий,
Вот я поехал к Бодарую,
Бодаруй сына имел
Так он масло с курицей ел.
Масло с курицей он любил,
Читать молитвы позабыл.
Или на иврите, которую запомнил в таком словосочетании:
Ани олахти бедерех, уфогабы
Иш козак, шмей козак
Омер олай : Деньги давай.
Я шел по дороге, встретил
Человека здорового, зовут Козак
Он мне говорит: «Деньги давай!»
Дети в своих играх часто воспроизводили то, что занимало их внимание.
Самые любимые игры были в пожарники, с маршировкой, командами, построением; играли в полицейских и бандитов с беготней, ловлей и имитацией стрельбы.
Но очень часто играли в синагогу, с полным повторением молитв, с пением хазана, с выносом торы; и сегодня я помню многие молитвы, оставшиеся в памяти с тех далеких времен.
Все игры проходили в замкнутых местечках, на тесных и грязных улицах, во дворах среди сараев, хлевов и нужников. Еврейские дети были далеки от природы, они не знали леса и боялись его, опасались реки с ее заводями, они боялись темных и злых духов, диких зверей, их постоянно пугали разбойниками, чертями (шейдим), ведьмами (махашейфес) и другой нечистью. И от старых времен осталась боязнь «хапунов» и цыган, которые могут украсть ребенка.
Местечковые дети были привязаны к домашним животным, к лошади, корове, козе и особенно к кошкам, которые были в каждом доме. А вот собак почти не было. Евреи и собаки недолюбливали друг друга, собаки считались антисемитами. Действительно, стоило еврею появиться в деревне, как сбегались собаки со всей округи с громким лаем, пытаясь схватить его за полы кашты. Не знаю почему, может быть их раздражала своеобразная одежда, длинная черная капотэ, или чувство «чужого», но евреи боялись собак, и эта боязнь передавалась детям. Так было в нашем местечке.
Дети почти не знали певчих птиц. Воробьи, постоянные обитатели улиц пользовались любовью и их называли «фейгелах» – птички, в отличие от ласточек, голубей и ворон. Помнится местечковая байка. Прибежал сынок к отцу и кричит: «Татэ, большая птица клюет во дворе зерно!» – «Что ты, сынок, какая это птица – это же ворона».
Дети любили птичек и ненавидели ласточек. Рассказывали друг другу байку, что когда горел Бейсамигдаш (Храм), то птички (воробьи) в клювах носили воду и тушили огонь, а ласточки носили огонь. Поэтому у них под клювом красное пятнышко. За что такая немилость на ласточек, прямо кровавый навет.
Летучие мыши наводили ужас, а белые аисты – бусли или боцяны по-польски, вызывали восторг.
Но самые удивительные часы наступали теплыми летними вечерами, когда после шумного дня усаживались на завалинках и начинались сказки и легенды, которые рассказывали дети друг другу. Эти сказки и легенды в большинстве своем были на библейские темы. Я с тех далеких времен помню почти всю книгу «Берейшит», переложенную на сказки старшими мальчиками, изучавшими Тору в хедере. Всем были знакомы герои книги «Эстер», деяния Царей Давида и Шломо, героизм Шимшон а-Гибуры, борьба Хасмонеев и многое другое…
По мере сгущения сумерек рассказы становились страшнее, в ход шли персонажи загробной жизни, рассказы о муках генема (ада) и блаженства ган эйдена (рая).
Солнце садилось за лес. По небу, освещенные последними лучами, плыли причудливой формы облака, и тут начинались грезы наяву. Случилось, что накануне от аппендицита умер наш товарищ по школе Береле, и вдруг один мальчик замечает, что одно из облаков очень похоже на Берла. И тут все это уже видят и начинают фантазировать, что Берл плывет по небу, направляясь в рай.
Когда вечером я рассказал отцу о том, что мы видели, мой отец-атеист объяснил мне, что никакого Бога нет, как нет и ган эдена, что синее небо – это просто воздух, а Береле закопали в землю, и хотя очень жалко, что он умер, но это конечный путь всех живущих и никто оттуда не возвращается, потому что…
Я уже не слушал дальше. Мне было страшно расстаться с мыслью, что нет «того света», что нет ни Бога, ни Машиаха. И очень скоро дети нашего местечка убедились в этом, погибая в страшных муках на краю огромных ям…
Вспоминая местечковое детство, наши игры и развлечения, мне кажется, что в нем было больше духовного, чем физического развития. Были, конечно, драки между мальчишками, как же без этого, но они не доминировали в наших играх и отношениях. Куда более ценилась духовность и ученость, умение рассказать интересное, показать смешное, умение привлечь внимание детской публики.
Может быть оттуда, из нашего особого детства, вышли артисты, музыканты, писатели и ученые. И там же, в первые десять лет жизни, закладывалось отношение к еврейству, религии и обширному понятию «идишкайт».
-----------------------------------------------------
Об авторе. Мордухович Мирон Владимирович – род. в 1929 г. в местечке Желудок в Польше (ныне Гродненскаяобл., Беларусь). В настоящее время проживает в Липецке. Работает главным инженером «Липецкгражданпроекта». Заслуженный строитель России (1996). Почетный гражданин города.
В 1993 г. был одним из инициаторов создания еврейской общины Липецка, в работе которой принимает и сегодня активное участие.