Опубликовано в журнале «Корни» № 27, стр. 61-71 и на сайте http://shorashim.narod.ru/best.html

При использовании ссылка на журнал «Корни» обязательна.

Моисей Берченко

(Россия, Москва)

Чтобы помнили, чтоб знали, чтобы чтить не переставали…

Памяти  Михаила Ио

Классик еврейской литературы Шолом-Алейхем в романе “Блуждающие звёзды” устами своих героев утверждал, что звёзды не падают с небосвода, что они блуждают. Падающие звёзды оставляют за собой только недолговечный светящийся след. Другое дело – люди. Яркие, творческие таланты оставляют после себя последующим поколениям свои создания – книги, картины, скульптуры, архитектурные памятники, музыкальные произведения, творения конструкторской и технологической мысли и многое другое. Человеческая память неблагодарна и бывает часто менее долговечной, чем человеческие творения. Об авторах часто забывают. А настоящих творцов не так уж много, чтобы позволить себе такое непозволительное беспамятство.

Я хочу рассказать о талантливом еврейском художнике Мейере Иоффе, известном под псевдонимом Михаил Ио (1895-1960). Сейчас редко кто вспоминает, что художником Московского еврейского театра (ГОСЕТ) наряду с Тышлером был в конце сороковых годов Михаил Ио, что его пригласил в свой театр сам Соломон Михоэлс из Рижского еврейского театра, где Михаил Ио работал театральным художником. М. Иоффе был не только театральным художником, но и талантливейшим графиком, публицистом и теоретиком еврейского театра. Его книга “Театр пессимизма” и по сей день не утратила своей актуальности и является лучшей теоретической работой о еврейском театре. В этой книге Иоффе писал: “Из всех видов искусства театральное искусство является самым компиляционным, вбирающим в себя всё, вплоть до самого человека. Человек становится материалом и выражением его собственного нутра. Неограниченные возможности театра связаны с коллективом, состоящим из десятков индивидуальностей, темпераментов, по-разному воспринимающих и впитывающих миросозерцание“.

 Мейер Иоффе родился в бедной еврейской многодетной семье, где все были приучены к труду с раннего детства. Многие члены семьи Иоффе отличались незаурядными талантами. Отец семейства был искусным краснодеревщиком. Долгое время в семье хранился инкрустированный столик его работы, представлявший настоящее произведение искусства. Сёстры Мейера были актрисами. Младшая сестра, Роза Иоффе, была главным режиссёром детского радиовещания в Москве много лет. На её передачах выросло несколько поколений детей. Её погубила антиеврейская кампания, которая проводилась тогда в бывшем СССР.

Когда Мейеру было 8 лет, семья переезжает из Витебска в Ригу. Тогда и началась трудовая жизнь Мейера. Ему приходилось много, порой тяжело работать, осваивать различные специальности. Он был учеником часовщика, служил в москательной лавке, торговал вразнос, сплавлял лес по Двине, но больше всего ему пришлась по душе работа подручного у живописца-маляра. Поражало, когда, смешивая две краски разных цветов, получали краски совершенно других цветов и оттенков, когда под мазками кисти оживали люди, зеленела трава и деревья, а в небесно-голубом небе плыли облака. Наверное, тогда и пробудился у Мейера талант, и появилась мечта стать художником. Ни денег, ни времени на учёбу у него не было. Но было неуемное стремление рисовать, было огромное трудолюбие и настойчивость.

Мейеру удаётся окончить в Риге художественную школу Брауна. Упорным трудом и талантом он достиг вершин художественного мастерства, стал профессиональным художником высокого класса. Первая персональная выставка его картин состоялась уже в 1918 году. Большая персональная выставка картин художника открылась в Риге в 1930 году, а в 1939 году в Таллинне проходила Международная выставка еврейских художников-графиков, в которой в качестве участника наравне с М.Шагалом и Л.Пастернаком принимал участие и Михаил Ио.

Иоффе был не только современником Шагала, но и земляком. Оба родились в Витебске. Оба выросли в семье рабочих. Оба прославили родной город своим искусством. Обоим художникам была свойственна глубокая философская направленность творчества. Но в картинах Иоффе персонажи были приземлены и отличались глубокой реалистичностью. Шагал умер в 98 лет в несущемся вверх лифте, словно стремясь к своим героям. А Иоффе, переживший столько страданий и мучений, выпавших на его долю, умер относительно молодым, в самом расцвете своего творческого таланта. Великолепные витражи Шагала украшают синагогу в Иерусалиме, а его росписи – израильский парламент – Кнессет. Полотна Михаила Ио пока недоступны широкому зрителю.

Жизненный и творческий путь художника Михаила Ио был довольно сложным, а порой и драматичным. Во время первой мировой войны его призывают в армию. Он принимает участие в боях и получает серьёзное ранение в правую руку. Вместе с врачами в спасении руки принимает участие и будущая жена Михаила Ио – Лия Каменькович. Их старания не проходят даром, и руку художника удаётся спасти. Словно в благодарность за спасение художник создает подлинные шедевры. Его графические работы привлекают серьёзное внимание не только в Латвии, но и за рубежом. О них часто пишут в газетах и журналах. Художник становится известным и популярным. В еврейской культурной жизни М. Ио занимает заметное место. Редкое общественное и культурное начинание происходит без его участия: новая газета, журнал, литературное собрание. Он делает зарисовки, пишет шаржи, статьи, рецензии. Во всё он вносит пыл своей души, творит сам и заставляет творить других.

А Лия Каменькович становится женой Михаила Ио и его музой, вдохновляющей и питающей его творчество. Она была дочерью богатого лесопромышленника, который сумел дать высшее образование всем своим детям. Лия закончила один из самых престижных в Европе, старинный Тартуский (Дерптский) университет, факультет стоматологии.

Отец Лии был противником брака дочери с бедным художником, но любовь оказалась сильнее этого запрета. Художник отказывается от полагавшегося ему приданого и женится на Лие, которая стала ему верным другом, поддерживавшим его в самые критические минуты жизни, разделявшим с ним все горести и радости.

В тридцатых годах Михаил Ио начинает свою творческую деятельность в качестве театрального художника в Рижском рабочем театре, а затем в Рижском еврейском театре. Исследователь его творчества М. Китай в книге «Наши писатели и художники, Варшава, 1938 г.» отмечает, что «с момента становления еврейского театра М. Ио становится постоянным его декоратором, но это не единственное, чем он занят в театре. Он еще неутомимо борется за совершенствование театрального искусства. Не раз ему приходилось использовать свое острое перо и бурный темперамент в борьбе против дилетантов, за лучший театр. Немало врагов он нажил из-за своей прямолинейности и открытости. Он не знает сантиментов и лирических отступлений, всегда рационален, целеустремлен и непоколебим, если это касается борьбы за истинный театр, литературу, искусство.

Человек, одаренный художественным вкусом и чутьем к подлинному, Ио во всех областях искусства всегда готов идти до конца, защищая настоящее искусство. Иногда в этой борьбе он опирается лишь на свое личное мнение, выражает свое личное восприятие. Однако при этом он остается искренним, даже в своем упрямстве. Упрямство вывело его на поиск своего «я», дало толчок к дальнейшим достижениям».

Михаил Ио много путешествует. Он посещает Польшу, Литву, Париж и перед самой войной – Данию. Там проходит большая персональная выставка его картин и издаётся альбом графики на еврейскую тему. М. Китай отмечает: «В восьмидесяти двух выставленных работах художник показал различные грани своего дарования. Декорации, станковая живопись, графика – во всем он упрямый искатель. Он ищет полноту выражения цвета, композицию, яркий сюжет. Можно ли увидеть в беспокойстве, в грустных тонах его красок нечто своеобразно еврейское? Несомненно. Но это было не главное. Тем не менее, Михаил Ио объявляется латышской прессой сугубым националистом. Естественно, что в каждом художнике проглядывают его национальные черты, так сказать, зов крови.

Интересно, если бы М. Ио не выставил чисто еврейские по тематике картины («Кол нидрей», «Носильщики», «Торговка на базаре», «Базар в Лодзи»), утверждала бы критика и тогда, что он только еврейский художник? Сам М. Ио в этом сомневается. Он вообще не признает чисто национального еврейского искусства. Разве беспокойство и поиск являются чертой только еврейских художников?»

Отовсюду Иоффе привозит свои новые работы. Все они остаются в Риге, где он прожил почти всю свою жизнь. Большинство его творений пропадает во время войны.

Перед нашествием немцев Михаил Иоффе вместе с женой и старшей дочерью успевают эвакуироваться. Они поселяются на Урале, в Челябинске. Там он ведёт активную общественную деятельность, рисует для различных организаций патриотические плакаты и продолжает создавать новые художественные произведения. Челябинские художники избирают его председателем товарищества художников. Иоффе отличался большим трудолюбием, он много рисует, но большинство своих работ приходится продавать, чтобы прокормить семью.

Трагедия Холокоста также не обошла художника. В 1938-1939 годах Иоффе жил и работал в Лодзи (Польша), откуда вынужден был бежать в Ригу после вторжения гитлеровских войск. Летом 1941 года, когда немецкие войска вторглись в Латвию, младшая дочь Иоффе Мирра находилась в Смилтене. Латышские полицаи, обнаружившие еврейскую семилетнюю девочку, схватили её и увели. Писатель Янис Бриедис описал этот трагический случай. Он рассказал, что, когда полицаи уводили Мирру, её любящая няня успела положить ей в карман яблоко. Но яблоко это не суждено было Мирре съесть. Её вывели на окраину и расстреляли на опушке леса. Косточка яблока проросла, и на месте, где покоится Мирра, каждой весной одевается в белый цвет, как невеста, стройное яблоневое дерево, щедро наполняя воздух нежным, душистым ароматом…

В годы Великой Отечественной войны Соломон Михоэлс приглашает Михаила Ио в театр ГОСЕТ в качестве театрального художника. Михоэлса и Ио многое роднило в восприятии еврейского характера,  быта, культуры. Это не удивительно. Оба долгое время жили в Риге, были единомышленниками. Им работалось вместе легко и интересно. Они словно дополняли друг друга. Но этой прекрасной поре вскоре наступил конец. Началась оголтелая травля евреев – деятелей культуры, науки, медицины. Убийство С.Михоэлса и арест членов Еврейского Антифашистского Комитета, обвинённых в национализме, сионизме и шпионаже, “борьба с безродными космополитами” и “дело врачей” открывали новую страницу в трагедии еврейского народа. Эта трагедия не могла не коснуться такого Мастера, как Ио. Его обвиняют в сионизме только за то, что он оформлял спектакли в Еврейском театре, которым руководил Соломон Михоэлс. Шесть лет Иоффе провел в угольных шахтах и на рудниках Воркуты. У него не было ни красок, ни кисти, ни холста, ни бумаги. Но тяга к живописи, к искусству была столь велика, что из скудного лагерного рациона он лепит из хлебного мякиша фигурки-статуэтки. Некоторые из них ему удаётся сохранить и даже привезти из заключения в 1956 году, когда он был реабилитирован. Как не вспомнить слова Куприна, который писал в “Гамбринусе”: “Человека можно изуродовать, уничтожить, а талант, а искусство – никогда”. Есть что-то общее между виртуозом-скрипачом Сашкой из одесского кабака “Гамбринус”, который после того, как ему сломали скрипку и руку, продолжал столь же виртуозно играть на маленьком рожке, и талантливейшим художником Михаилом Ио, у которого отняли возможность рисовать и который использовал простой хлебный мякиш, чтобы служить искусству. Оба были талантливы, оба воспевали искусство своего народа и оба пострадали только потому, что были евреями.

После освобождения Иоффе возвращается в родную Ригу. Здоровье его подорвано. Он не сразу включается в нормальную жизнь. Больше сидит дома, осмысливает пережитое и обдумывает будущее. Его мысли всё ещё витают в далёких воркутинских краях, и он снова берётся за кисть. Результатом этих раздумий является прекрасная миниатюра, на которой изображена далёкая воркутинская деревня. Чувствуется рука великого мастера. Картина наполнена глубоким содержанием и смыслом. Невымощённая, ухабистая, грунтовая дорога с глубокими, невысыхающими лужами, поросшая по обочинам зелёным бурьяном, разделяет деревню на две половины. Правую, более возвышенную и, стало быть, менее затопляемую во время паводков, где дома огорожены забором, вдоль которого тянется линия телеграфных столбов, и левую половину деревни, расположенную вровень с дорогой, без заборов и без телеграфных столбов. Но именно на этой левой половине изображены люди. Женщина, несущая таз с бельём для стирки в пруду, который виднеется своей голубизной в конце улицы, и идущие ей навстречу женщина с уже выстиранным бельём и одинокий мужчина. И над этими двумя разными частями деревни – бедной и богатой – северное голубовато-серое небо… Эта картина висит сейчас в квартире его ученицы.

В своей квартире, расположенной на тихой улице Риги, на первом этаже, не приспособленной для студии из-за недостатка солнечного света, Иоффе продолжает рисовать, постепенно начинает осваиваться. На втором этаже живёт очень доброжелательная семья Давидсонов, всегда приветливо встречавшая художника, который любил заходить к ним в гости. Может быть, потому, что они дружили и раньше, а может быть, потому, что в семье Давидсонов росла розовощёкая маленькая Илона, примерно такого же возраста, как его погибшая дочь Мирра. Илона чувствовала теплоту его взгляда и, заходя в квартиру художника (она дружила с его внучкой Витой), часто становилась у него за спиной, когда он рисовал, и следила за движением его кисти. Возвращаясь домой, она пыталась рисовать. Как-то, зайдя к Давидсонам, Иоффе обнаружил эти рисунки. Как художник-профессионал, он сразу разглядел талант у этой девочки и настоятельно рекомендовал её родителям учить девочку рисовать. Тогда же он подарил им свою картину о северной деревне, которая как-то должна была напоминать Давидсонам о его совете.

Жизнь часто вносит свои коррективы в человеческие планы. Здоровье художника было сильно подорвано, и, прожив ещё четыре года после ссылки, он ушёл из жизни. Илона окончила Рижский университет и стала физиком. Она рисовала, но проявила себя как художник в совершенно новом материале. Из средиземноморских ракушек ей удалось создать мозаичную картину “Возвращение к Храму” по мотивам великолепной графической работы Ио, известной под названием “Кол нидрей”. Важным свойством этой картины Ио, как и других его картин, является особая энергетика, исходящая от его творений. Это чётко ощущается при знакомстве с оригиналами его работ.

Года четыре тому назад я посетил квартиру Иоффе в Риге, общался с его дочерью Цилей Михайловной, внучкой Витой и правнуком Александром. В семье живет память о отце, деде и прадеде. Те немногие картины, которые остались в доме после смерти художника, они бережно хранят и выставляют их во время вечеров, посвящённых памяти Михаила Ио.

В последние годы жизни Михаила Ио приглашали для оформления спектаклей и консультаций в театры Риги. В Рижском театре русской драмы с успехом шёл спектакль “Тайфун”, который оформлял Михаил Ио. Успех пьесы “Тевье-молочник” во многом обязан тому, что консультантом режиссера был Михаил Ио, хорошо знакомый с постановкой этой пьесы в ГОСЕТе и с тонкостями быта еврейского местечка. Деятельность Иоффе как театрального художника нашла отражение в экспозиции Рижского музея театра. Его творчеству посвящён ряд исследований и статей, авторами которых были А. Лосев и С. Хаенко, журналисты А. Большун, Эмма-Эмина Брамник, Т. Алексеева и другие. Спасибо им за это. О его творчестве постоянно рассказывала городская рижская газете «Сегодня вечером» (журналист Бор. Оречкин). Жаль только, что имя этого замечательного художника, служившего еврейскому национальному искусству, сегодня вспоминается нечасто.

Незадолго до своей смерти Иоффе отбирает лучшие свои картины и везёт их из Риги в Москву на выставку. В Ригу они уже не возвращаются. Вдове известного еврейского поэта Переца Маркиша удаётся перевезти находившиеся у неё картины в Израиль. Среди этих творений – знаменитая картина «Кол Нидрей».

Многие из своих картин Иоффе вынужден был продать в годы войны, чтобы прокормить семью, многие пропали во время немецкой оккупации Риги. Хотелось бы надеяться, что люди, которым известна судьба этих картин, откликнутся и воздадут должное художнику – помогут в организации галереи его картин.

Иоффе похоронен в своём родном городе Риге, на еврейском кладбище. На его могиле стоит скромный памятник, неподалёку от которого, покоятся его соседи – супруги Давидсон. Я побывал на его могиле, положил, по еврейскому обычаю, несколько камушков на могильную плиту, молча постоял в раздумье и произнёс молитву “Эль Мале Рахамим”. Ведь он, автор картины “Кол Нидрей”, всей своей подвижнической жизнью во благо еврейского народа заслужил, чтобы его душа покоилась в раю, вместе с душами наших праведников, как сказано в этой молитве.

Молча уходил я с кладбища, и в моём воображении предстала картина “Кол Нидрей”: поздний вечер, тёмная, неосвещённая улица, тёмное здание синагоги, контуры которой еле проглядываются, благодаря свету, исходящему из ее окон, евреи в чёрных одеждах, идущие на молитву. И только дорога, по которой они идут, светлая. Если внимательно присмотреться, то освещённый этот путь имеет контуры имени Всевышнего в ивритском написании – две буквы “йуд” и “hей”. Художник утверждает: труден, многострадален путь еврейского народа, но путь этот, как и при исходе из Египта, освещён Богом и ведёт к светлому будущему, к которому так стремился Мейер Иоффе – художник Михаил Ио.

И как бы послесловием к картине “Кол Нидрей“ представляется картина его ученицы Илоны Якобинец-Шнеерсон “Возвращение к Храму“, созданная из ракушек Средиземного моря. Вся картина залита ярким, южным, солнечным светом. Высокие, развесистые пальмы, красующиеся своими изумрудно-зелёными ветвями, каменистая почва, выжженная палящим солнцем трава и идущие по широкой, светлой дороге еврейские хасиды в чёрных одеждах и меховых шапках. Неподалёку виднеется стена, выложенная из глыб беловато-жёлтого иерусалимского камня. Она чётко определяет место, изображённое на картине, – Израиль, Иерусалим, Стена Плача. Слева от дороги стоит здание синагоги, той самой, которая изображена на картине “Кол Нидрей “. Но, если у Ио здание только выделяется своими контурами в темноте позднего вечера, то на картине “Возвращение к Храму“ синагога ярко освещена солнцем и красуется своим великолепием. И хасиды идут мимо этой синагоги дальше, по прямой дороге, к Стене Плача, путь их светел и радостен. Эта композиция указывает не только на место, но и на время, изображённое на картине. Ведь сказано, что с приходом Мессии все синагоги мира будут перенесены в Иерусалим, и будет восстановлен разрушенный Храм. Вот и стоит в Иерусалиме синагога Михаила Ио. Только теперь это уже Храм на Святой Земле. Значит, это время прихода Мессии. И Стена Плача, к которой идут хасиды, уже органически вписывается как одна из стен восстановленного третьего Храма.