Помощь политзаключенным Екатерины Павловны Пешковой

Майя Кофман

(Москва)

Помощь политзаключенным

Екатерины Павловны Пешковой

(Впечатления и размышления)

«Отношение к проблеме советских лагерей является для меня ныне пробным камнем в оценке порядочности человека, в не меньшей мере, чем отношение к антисемитизму»

(Ю.Марголин «Путешествие в страну Зе-Ка» Тель-Авив1976 г.)

В годы террора председателем Комитета помощи политическим ссыльным и заключенным была Екатерина Павловна Пешкова, ее заместителем – Михаил Львович Винавер. О.Марков пишет, что начало деятельности так называемого Помполита связано с арестами первых социалистов примерно в 1920 или 1921 году («Память» Исторический сборник, вып.1,М.1976) Работа Помполита продолжалась до середины 1937 года, когда он был закрыт после того, как Ежов вызвал Пешкову и предложил ей немедленно прекратить его деятельность и сдать все документы в архивное отделение НКВД. Дмитрий Минин пишет о существовании еще трех подобных организаций, но гораздо меньшего действия в масштабах страны («Память» Исторический сборник, вып.3 М.1978). Ленинградский Красный крест возглавлял Сергей Порфирьевич Швецов. Его деятельность прекратилась со смертью Швецова в 1930 году. В Полтаве помощь политзаключенным была создана Владимиром Галактионовичем Короленко и женой его сына Прасковьей Семеновной Ивановской. Эта работа уже после 1922 года сильно уменьшилась и закончилась со смертью Ивановской в 1935 году. Харьковский Красный крест был организован Лоттой Борисовной Сандомирской и просуществовал только до 1924 года. Его работу прекратила сама Сандомирская из-за того, что Харьковское ГПУ привлекло к сотрудничеству ее сына – подростка. В результате она предпочла закрыть политпомощь из-за боязни доносов.. Сандомирская и ее дочь погибли в 1941 году в районе Харьковского тракторного завода во время массового уничтожения евреев.

Помощь Московского Комитета была наиболее действенной. Средства для оказания материальной помощи черпались, главным образом из зарубежных фондов, небольших добровольных взносов. Позднее его деятельность заключалась в основном в своевременном получении сведений о приговорах, наведении справок, поисках заключенных и их близких, присылке юридических советов.

Огромный фонд переписки Пешковой хранится в Государственном Архиве Российской Федерации. В настоящее время составляется алфавитный указатель этого фонда, в котором я принимаю участие. Читая письма, которые писали в Помполит Екатерине Павловне Пешковой, Михаилу Львовичу Винаверу и их соратникам, нельзя остаться равнодушной. Это очень тяжелое чтение. И в то же время нельзя оторваться от него. Оно завораживает, оно уносит тебя в прошлое и … ты ощущаешь безысходность от бессилия, потому что ничего не можешь сделать, хотя понимаешь из нашего времени, что эти люди обречены. Сначала, когда я только начала знакомиться с этим фондом, я совершенно бессознательно записывала адреса несчастных, чтобы как-то им помочь, может быть хоть написать им, словом, что-то сделать. А ведь это тридцатые годы прошлого века. Возможно, этих людей уже нет на свете. Но трудно смириться, что все происходило именно так , что это действительно было и что ничего для репрессированных людей не изменилось в тот момент. Как часто в ответах читаешь: «в пересмотре дела отказано», «ваша высылка не отменена», «в замене приговора на выезд отказано», «просить в настоящее время нецелесообразно, т.к. шансов на успех почти нет», «заявление получено, но не передано ввиду несвоевременности подачи такого рода заявлений» (а когда могло наступить это время?), «хлопоты продолжаем, но надежды мало».Таких писем, наверное, тысячи тысяч. А писали ведь далеко не все из числа сосланных, арестованных, репрессированных, погибающих от голода и нищеты. Счастливых писем нет. Точнее, мне попалось два письма. В первом женщина благодарит Екатерину Павловну и сообщает, что после ее помощи она с мужем оказались вместе в ссылке и у них есть работа и жилье, все уладилось и они счастливы. Второе от сестер Ширинских Марии и Екатерины (одна за время ссылки почти ослепла), получивших, наконец, паспорта. «Теперь мы настоящие вольные граждане. Конечно, неизвестно, надолго ли? Но все же мы очень счастливы». Вот такие два «счастливых письма».

В атмосфере всеобщего террора работа Помполита была единственно возможная для того времени, единственный адрес, по которому можно было обратиться и получить ответ. И помощь, которую мог делать этот Комитет для политзаключенных трудно переоценить. Какими только замечательными эпитетами не награждали Екатерину Павловну, обращающиеся к ней люди, говоря, что они знают, скольким она уже помогла, как много сделано, скольких вызволила из беды, спасла от голода, помогла встретиться, разыскала потерявшихся в тюрьмах и лагерях. В Комитет пишут самые разные люди, среди которых большинство просто не понимает, что произошло и в чем они виноваты. Вина осужденных тройками, ОСО и другими органами часто настолько абсурдна, что ее трудно сформулировать. Очень часто автор письма пишет, что до сих пор не знает в чем его обвиняют и строит различные предположения, перебирая в своей биографии возможные преступления: -. происхождение своих дедов и отцов в большинстве случаев уже умерших, чуждое новому государству социальное происхождение, отношение к церкви, мобилизация в белые армии, чины полученные в царской армии до революции, родственники за границей, часто совершенно незнакомые обвиняемым, предположительные враждебные намерения против государства, обвинения в пропаганде и агитации малограмотных крестьян. Так, Карцева Мария Александровна, которая, как и ее мать, работала педагогом и была выслана вместе с сестрами из Ленинграда, пишет: «я являюсь третьим поколением, которое высылают.» Она выслана по делу матери, а мать была выслана потому что ее родители были дворянами. Отправлен на строительство Беломоро-Балтийского канала и работает чернорабочим сын священника Александр Павлович Акатов –учитель и воспитатель школы и детского дома в Иваново-Вознесенске. До революции Акатов работал сельским учителем, затем с 1915 по 1917 гг был призван на военную службу, а в 1917-1920 годы - в Красную Армию. Начиная с 1920 г. он работал учителем и воспитателем в школе для беспризорных и дефективных детей. В то время такая работа с беспризорниками, которые бродили по стране тысячами, была особенно необходима. (Правда, и сейчас вопрос о воспитании беспризорных и дефективных детей достаточно актуален, но, увы, пока серьезно не решается).В защиту Акатова как выдающегося преподавателя Пешковой пишут Рылова и Швецов..Но несмотря на хлопоты, приговор не был отменен Семья его брата, воевавшего в первую мировую войну, была выслана из Ленинграда в Куйбышев и лишена возможности работать. Голанина Мария Ивановна – инвалид, малограмотная, верующая жила до революции в прислугах. В письме, которое ей в лагере помогли написать, она рассказывает, что при обыске у нее нашли 3 религиозные книги. Она обвинялась в контрреволюционной агитации, причем, по делу проходили 22 человека. Вероятно, это была религиозная община. Бывшая монахиня Владимирского монастыря в Белебеевском районе Зинаида Сергеевна Дымова также страдает за свои религиозные убеждения. Она просит освобождения из Сибирских лагерей по старости (57 лет), куда отправлена на10 лет. Шестидесяти восьмилетний Владимир Николаевич Юхновский , высланный из Ленинграда и лишенный своей 72 рублевой пенсии пишет, что его не берут на работу ночным сторожем как «социально опасного» и он обречен на голодную смерть. «Если я уж так опасен, то лучше бы расстрелять меня, чем заставлять старика медленно умирать с голоду». Он выслан за дворянское происхождение и бывшую службу до революции в Министерстве внутренних дел. Два сына Юхновского погибли находясь в рядах Красной Армии: один, сражаясь против Юденича, а второй,-командир миноносца, погиб в 1924 году во время взрыва. Во многих письмах приводятся факты, когда людей арестовывают по доносам, написанным из-за корыстных побуждений, например, желании получить квартиру арестованного.. Достаточно было такому доносу попасть в органы безопасности, как человека без особых проверок и очных ставок арестовывали, ссылали Особенно много такого рода писем от бывших ленинградцев, которые прямо называют фамилии тех, кто после доноса получил их комнаты. В деревнях доносами сводили счеты со своими врагами малоимущие крестьяне, забирая себе имущество и дома высланных и расстрелянных. Часто оставшихся после высылки родителей детей выгоняли на улицу и они шли просить милостыню. Эта сторона нашей жизни в дальнейшем расцвела пышным цветом, не прекращается и поныне ,т.к. доносы, в том числе анонимные, ценятся государственной властью.

Многие авторы писем полуграмотные или совсем безграмотные люди. За них пишут письма товарищи по заключению или соседи сосланных. Есть письма, где вместо подписи стоят отпечатки пальца или крестики. В то же время много писем от интеллигенции - ученых, изобретателей, студентов, художников, академиков, писателей, учителей. Мать сосланного Сергея Викторовича Шамрая считает, что его единственным преступлением послужило то, что он племянник покойного академика Грушевского. Ее саму уволили из Академии именно за это. Несмотря на ссылку и потерю работы ссыльные пишут о необходимости продолжения своих научных работ ( Б.И.Кулаков, Анастасия Ивановна Рокицкая и др.). Сотрудники Бориса Михайловича Эндена просят вернуть его на производство и пишут о нем как об уникальном и необходимом для работы специалисте. Как они не побоялись вступиться за высланного сотрудника. Также не побоялись Валентин Катаев, Корней Чуковский, Василий Качалов и другие поручиться за высылаемых людей и просят Пешкову им помочь.

Есть письма членов разных социалистических партий: эсеров, социалистов, коммунистов, сионистов и других. Некоторые из них (Н.А.Трескин, Екатерина Ройзман) используют знакомые им способы борьбы вроде голодовок, другие еще верят, что честное слово чего-то стоит, не понимая, с кем имеют дело. Так, социалист Дмитрий Павлович Декатов, находящийся в Долинском отделении Карагандинского концлагеря, просит объединить его с женой, Лидией Декатовой, которая сидит в Верхнеуральском политизоляторе,»хорошо бы еще и в одной камере». Он понимает, что не выдержит этап, т.к. болен и дает ЧЕСТНОЕ СЛОВО , что может доехать до Урала самостоятельно, добавляя, что никогда в жизни не нарушал честного слова. Конечно, Декатову в его просьбе было отказано. В письме из Иерусалима в мае 1935 года Осовский благодарит Екатерину Павловну за содействие в приезде внуков в Палестину. Пешкова в свою очередь сообщает, что здоровье его сына Якова Осовского, находящегося в тюремной больнице, значительно улучшилось, но в освобождении ему пока отказано. Това Перельштейн пишет в своей книге «Помни о них, Сион», вышедшей в Иерусалиме в 2003 году, что Екатерина Павловна помогала многим преследуемым, обвиненным в сионизме и их семьям, заменить полит-изолятор и ссылку выездом в Палестину. Перельштейн пишет, что «многие ветераны – (сионисты) обязаны жизнью этой замечательной женщине».

Следует отметить, что в большинстве случаев при репрессиях власти разрушали семьи, разъединяли ссылаемых людей, отправляя мужа и жену в разные районы страны. Когда в ссыльной семье умирала мать, отцу, находящемуся в ссылке в другом месте, не разрешали забрать детей. Письма отцов полны страдания от бессилия помочь голодающей семье и облегчить судьбы оставшихся сирот (Володкевич Александр Николаевич, находящийся в Дмитровлаге просит помочь особенно старшей Тамаре – очень способной и имеющей хороший голос, просит о детях крестьянин Удальцов Семен Никитич и многие другие) В то же время нищие и беспризорные дети пополняли ряды уголовников.В письмах нередко встречаются пространные описания детей о своей самостоятельной жизни и отказе от своих родителей, чтобы не попасть в список высылаемых. Но это обычно не помогало. Возможно, тогда и закладывались будущие черты развала семейного уклада, распад семей. Особенно тяжко читать письма детей, просящих у Пешковой помощи и защиты. Дети страдали, что не могут учиться. Высланные вместе с семьей, они уезжали не закончив школу, училище, институт, не сдав школьные или институтские экзамены, не успев защитить дипломы. И в результате так и оставались недоучившимися. Власти препятствовали обучению так называемых социально-чуждых граждан. Так высланный из Ленинграда в Уфу Далмат Александрович Лутохин пишет, что его сына Марка не принимают в 8 класс, как «ленинградского», то есть из семьи ссыльных. Сломана судьба молодого Яроша Ивана Афанасьевича, которого выслали в Атбасар вместе с родителями.Отец до революции несколько лет служил городовым. Сын его пишет, что «вчера у меня не было, я начал жить сегодня» Он должен был в мае закончить курсы гидрографов, а его выслали в апреле.

Широко были распространены аресты среди иностранцев, искавших убежище в СССР, переходивших границу в поисках работы, членов иностранных коммунистических партий. Некоторые письма адресованные Пешковой полны отчаяния. Ведь эти люди не имеют близких в стране, плохо знают язык и не понимают, в чем их обвиняют. Член германской партии Ларионов Н.И. перешел границу, работал в МОПРе. Он был сослан в Сиблаг. Гаджи – итальянский анархист стал политзаключенным и работал на лесоповале в районе Яренска. Михаил Васильевич Бурдуковский работал в Монголии по советскому заграничному паспорту и был там арестован. Его перевели в категорию «перебежчиков» и дали ему бессрочную ссылку. Были письма от иностранцев, которые, спасаясь от своих режимов, переходили границу и мечтали работать в новом Советском государстве. Польский эмигрант Игнатий Пиппа, венгерский эмигрант Иосиф Бернардович Баумгартен и другие были арестованы во время перехода на советскую сторону и отправлены в концлагеря на сроки до 10 лет. Их судили как советских подданных, скрывая, что они имели иностранное гражданство. В ссылку, на поселение, в лагеря отправляли инвалидов, пожилых больных людей, которые просили разрешения жить на иждивении родственников или друзей. Среди них были инвалиды японской, германской и гражданской войн, увечные люди, потерявшие руку или ногу, слепые. Так в ссылке находилась семья Маньковских, в которой отец был инвалидом еще японской войны и находился в отставке с 1908 года. В семье ссыльных Воробьевых отец принимал участие в обороне Порт-Артура. Комитет политпомощи многим инвалидам помог вернуться из ссылок и лагерей к своим родным. Можно привести нередкие примеры помощи, за которые люди расплачивались своей свободой. Был сослан вместе с женой бывший генерал, военный судья Менде Михаил Константинович 76и лет, влачивший голодное существование. Помогавшие голодным старикам Ларионовы были отправлены: он в концлагерь, а она в ссылку. Мельникова Анфиса Ивановна полуграмотная сослана в Потьму на 3 года. Она обвиняется в укрывательстве священника, т.к. приютила больного старика и кормила его. Мельникова пишет, что он из дома не выходил, паспорт имел, «и этим я никому не причинила вреда».

Почти везде сосланных, у которых были отобраны паспорта, не принимали на работу по специальному распоряжению, обрекая их на голодную смерть вместе с детьми и стариками родителями.(сестры с мужьями Ковалевская и Филимонова, семья Квашниных, Витте, Павловых, Джавровых, Брюллов Б.П, Маньковские, Воробьевы и многие др.). Некоторые сосланные даже просят заменить ссылку на тюрьму. Кокозов К.А. пишет в своем письме: «мы ленинградцы по объяснению ленинградского НКВД ни в чем не обвиняемые, только лишенные права проживания в Ленинграде, фактически оказались в худшем положении, чем тяжкие преступники. Последние имеют работу, а нам ее не дают». О том же пишет старик Юхновский.

Огромная часть заключенных и сосланных была больна туберкулезом, среди больных туберкулезом отмечено много детей. Туберкулез распространенный в нынешних тюрьмах заставляет вспомнить о нашем недалеком прошлом.

Заканчиваю эту статью выдержками из замечательного письма Петра Садовского, который к 1935 году пробыл в концлагерях восемь с половиной лет. Он благодарит Пешкову за посылку и пишет: «я устал физически и морально, но духом я еще не пал, я всегда верил и верю в хороший финал».

Имя Екатерины Павловны Пешковой и ее ближайшего соратника Михаила Львовича Винавера незаслуженно забыты. В Москве на Кузнецком мосту 24 еще стоит серый невысокий дом хорошо известный всем людям, связанным с советскими репрессиями (сейчас там приемная ФСБ). Я сама была там сначала в 1948 году, когда получила ответ о судьбе своих родителей: «десять лет без права переписки» (теперь известно, что это означает расстрел), а затем в 90-е годы читала следственные дела своих родных. И я не подозревала, что этажом выше находился Комитет политпомощи – приемная Екатерины Павловны Пешковой. Было бы замечательно, если бы там был создан музей, рассказывающий о ее деятельности, списки, тех, кому она помогала. А на фронтоне дома должна быть мемориальная доска с ее именем и именем Винавера и слова благодарности от потомков тех людей, которых они спасали.