Опубликовано в журнале «Корни» № 24, стр. 34-43 и на сайте http://shorashim.narod.ru/best.html

При использовании ссылка на журнал «Корни» обязательна.

 

 

 

Михаил Членов

(Россия, Москва)

 

 

Еврейская идентичность

и сионизм

 

 

О специфике зарождения и развития идей сионизма я задумывался давно и неоднократно обсуждал эти мысли в своих публичных выступлениях. Статья на эту тему была впервые опубликована в сборнике «Российский сионизм: история и культура», М., 2002. Он содержал материалы международной научной конференции одноименного названия, состоявшейся 22-23 октября 2001 октября 2001г. в Москве, организаторами которой выступили Еврейское агентство в России («Сохнут») и Центр научных работников и преподавателей «Сефер».

Два обстоятельства способствовали тому, что я предложил журналу «Корни» ее опубликовать вновь. Во-первых, малый тираж сборника не дает уверенности, что с ней познакомиться достаточное количество интересующихся этой темой. А что таких немало, я убедился по отзывам на нее, и по той реакции, которую она вызвала. С этим же обстоятельством связана и вторая причина. Статья первоначально была подана как «публицистические заметки», что специально подчеркивало ее адресованность не только кругу научных коллег и специалистов, но и многим из тех, кто хотел бы обсуждать проблемы сионизма в общественных объединениях, клубах, кружках и подобных. организациях. «Корни» – журнал ориентированный именно на эту аудиторию. Публикация в нем намного увеличивает шансы, что статья найдет своего заинтересованного читателя.

 

Не случайно сионизм как направление общественной мысли возник в 80-х годах XIX в. именно в восточноашкеназской среде: в Российской империи, Австро-Венгрии, Румынии. Появление и формирование идеи самоопределения еврейского народа в рамках собственного государства были обусловленыне только традиционным образом Земли Израиля в еврейской истории и поразительной преданностью народа древней родине. Значение этого фактора неоспоримо и достаточно хорошо проанализировано в сотнях работ по истории сионизма. Не менее существенным был, по-видимому, исторический и политический фон, на котором протекало вызревание сионистской идеи, и этническая сущность той части еврейства, которая оказалась ее первым носителем.

Как известно, в первой половине и середине XIX в. в Восточной Европе появилось невиданное до того времени общественное движение за национальную эмансипацию, за самоопределение народов в рамках самостоятельных политических организмов. Почти внезапно очертилось до того не осмыслявшееся понятие ”нации”. Но для разных стран оно оказалось различным. В Западной Европе в его основе лежала государственная составляющая, а в Восточной – этническая. Первыми в Европе добились своего национального государства греки еще в начале 1820-х годов. А вслед за ними того же стали добиваться немцы и итальянцы, уже позже венгры и чехи, румыны и болгары, хорваты, поляки, украинцы и множество других народов. После революционной волны 1848 г. идея самоопределения наций и национально-освободительной борьбы в полном смысле этого слова овладела массами, и в конце концов именно она привела к крушению могущественных империй и полной перекройке карты Европы и Ближнего Востока.

Примечательно, что этнический национализм укрепился именно в Восточной и Центральной Европе, от Германии на восток. Причем положение собственно Германии в этом мощном общественном процессе долгое время оставалось, да и сейчас еще остается амбивалентным. Германия все эти два века металась между западным понятием нации как государственной или гражданской общности и восточным этническим пониманием народности. Различие, кажущееся на первый взгляд поверхностным, по сути дела, затрагивало самые глубокие пласты миропонимания крупных человеческих коллективов. В Восточной Европе, и в России в частности, укрепилось мнение, что все человечество поделено на конечное число народов, или наций. Разница между ними скорее количественная, чем качественная. Каждая такая ”нация” имеет право на самоопределение, надо только установить, какую форму это самоопределение должно принять. Но сам по себе факт наличия такого права в нашем регионе со второй половины XIX в. сомнения не вызывал, по крайней мере, у образованной части населения. Интересно, что эта этническая доминанта в осмыслении человеческого общежития была принята всеми слоями восточноевропейского общества, независимо от политических, культурных или социальных пристрастий.

Под этим флагом в разгар русских революций выступали и различные национальные движения, и большевики. Как известно, В.И. Ленин, отдавая себе отчет в популярности этого лозунга, провозгласил право наций на самоопределение вплоть до отделения от своего государства как один из основных программных пунктов большевизма. Пример Польши и Финляндии призван был гарантировать серьезность намерений новой власти. В советский период само право любой нации на самоопределение не подвергалось сомнению ни правящей коммунистической властью, ни борющимся с ней диссидентством. Для большинства из нас, живущих сегодня в бывшем СССР, понятно, что евреи являются одним из народов, пусть со своеобразной судьбой, но тем более заслуживающим всех тех преимуществ, которое дает национальное самоопределение.

Эта очевидная для нас мысль далеко не столь естественна для разных частей еврейского народа. Долгожданная еврейская эмансипация, пробивавшая себе дорогу в Западной Европе на протяжении XIX в., внедрила в еврейскую среду как раз отказ от взгляда на себя как на нацию. Достаточно вспомнить бесконечно цитируемого графа С. Клермон-Тоннера, который, добиваясь гражданского равноправия евреев в революционной Франции, апеллировал как раз к тому, что евреи не являются нацией. Если они нация, говорил он, то пусть заявят об этом, и мы немедленно изгоним их из Франции, потому что не может быть нации внутри нации. Вышедшие из гетто евреи Европы определяли себя как религиозную общность и как часть наций тех ”национальных государств”, в которых они получили гражданские права. Сегодня в еврейской историографии считается хорошим тоном порицать эти движения немцев или французов ”Моисеева закона”. Но не следует упускать из вида, что у западноевропейских евреев просто не было иного пути. К такого рода самоидентификации их подтолкнула логика исторического развития Европы, веками добивавшейся религиозной эмансипации, создания надэтнических, так называемых ”национальных государств”. Более того, евреи далеко не всегда лукавили, когда считали себя немцами Моисеева закона. В определенной степени они были нисколько не меньше немцами, чем католики или протестанты. Ненависть между разными христианскими течениями, прорвавшаяся в кровопролитнейшей Тридцатилетней войне, была не меньшей, чем по отношению к евреям. Этнически немецкие евреи не так уж сильно отличались от окружающего населения. Они говорили на еврейско-немецком языке идиш, который был понятен немцам-христианам, и сами превосходно понимали ”высокий” немецкий язык – ”Hochdeutsch”. Они были расселены по всей территории Германии и не выделялись, подобно лужичанам или фризам, отдельной территорией проживания. Их бытовая культура до XIX в. была специфична, но специфика эта осмыслялась скорее в социальных, чем в национальных терминах. Немецкие евреи, если бы не часто неудобное для них родство с евреями Восточной Европы и Востока, были, в сущности, некой социальной группой немецкого народа. Поэтому их претензии на то, чтобы быть признанными в качестве таковых, большинством современников воспринимались не менее обоснованными, чем претензии гугенотов быть французами.

Как всякая форма сознания, так и эта была исторически обусловлена. Она возникла в конкретных исторических условиях, а когда эти условия исчезли, она трансформировалась. Для нашей темы важно другое. Группа евреев, стремившаяся, причем честно стремившаяся, стать частью какого-то национального организма, не могла одновременно добиваться национального самоопределения. Несмотря на то, что среди отцов-основателей политического сионизма уже в конце XIX в. мы встречаем ряд деятелей западноевропейского происхождения, человеческую основу движения, его идейных носителей в виде широких еврейских масс мы встречаем все же не в Германии, Франции и Англии, а именно в России, Польше и Румынии, т. е. в тех странах, где преобладало направление общественной мысли, названное мною здесь этнической доминантой.

В России не существовало, не существует еще и по сию пору наднационального государственного понятия ”русской нации”. Россия мыслится ее населением как многонациональное государство, а не как nation-state. Только в последние годы в обиход начало в новом значении проникать слово ”россияне”, которое на английский язык можно перевести только как Russians – так же, как и слово ”русские”. Внедрение этого понятия наталкивается на сопротивление, и, безусловно, еще рано говорить о том, что в современной России формируется национальное государство и общество западного типа. Идея Л.И. Брежнева о ”советском народе” как формирующейся исторической общности обычно встречалась с насмешкой и цитировалась исключительно по причине подобострастного лицемерия. Она вылетела из партийных документов еще до перестройки и, как казалось тогда, не отвечала реальностям Советского Союза, тем более постсоветского пространства. Национальная и националистическая идеология для России была и остается привлекательной, естественной и живой. Поэтому гражданская эмансипация евреев, начавшаяся в России в 60-х годах XIX в., на полвека позже, чем в Европе, не вынесла на поверхность общественной жизни такие явления, как самоопределение в виде ”русских Моисеева закона” или религиозная реформа.

Ассимиляционисты мыслили себе будущее как полное исчезновение всех свойств, как-либо выделяющих евреев, и тотальное слияние с русским этносом. Нечего и говорить, что в условиях царской России с ее дискриминационной политикой и огромной традиционной массой местечковых евреев эта идея была совершенно нереалистична. Когда Полина Венгерова писала о том, что для нее очевидно, что ее мама прожила свою жизнь еврейкой, а ее внуки будут, конечно, русскими, непонятно лишь, кто такие ее дети, – она имела в виду лично себя и свой собственный узкий круг, но не миллионы российских евреев.

Не выявилась в России и другая стратегия европейского еврейства – определить себя как чисто религиозную группу. Архаическое досовременное еврейское сознание было кумулятивно, в равной степени включало в себя религиозные и квазинациональные составляющие. Хасиды, например, или воложинские миснагеды, равно как и последователи Саббатая Цви, не задавались вопросом, кто такие евреи – нация или религия. Для них эта проблема не существовала. Равно отсутствует она и в религиозной еврейской традиции. Пророк Иона, когда его спросили, из какого он народа, ответил: ”Иври анохи веэт ха-Шем Элокей хашамаим ани ярэ” (”Еврей я и Господа Бога небес боюсь”). Тем самым он соединил обе составляющие воедино. Так мыслили евреи веками, отчасти мыслят еще и сейчас. Но это не было выходом для русских евреев, уже вкусивших во второй половине XIX в. от ”плодов просвещения”. Секуляризация евреев шла исключительно быстрыми темпами, бегство из местечек сдерживалось только российскими дискриминационными законами, но никак не внутренними процессами внутри еврейства. Нельзя было легально выехать из черты оседлости во внутренние губернии России – евреи проголосовали ногами и отправились в эмиграцию. Около двух миллионов евреев всего за 20 лет (при том развитии техники и связи!) покинули постылые местечки и направились в Америку и другие страны мира.

Но если полная ассимиляция явно не получалась – не был готов к этому и русский народ, идентифицировавший себя как этническое образование, а не как государственное, – если навязываемая извне государством религиозная идентификация перестала отвечать реальности, то что тогда оставалось? Стратегия, избранная русским еврейством в период самого глубокого социального, культурного и религиозного кризиса второй половины XIX в., как и следовало ожидать, оказалась вполне соответствующей общей ”инородческой” идентификации в России – национальной. Евреи осознали себя национальностью, нацией и в полном соответствии со складывающейся центрально- и восточноевропейской традицией стали стремиться к национальному самоопределению. Закономерен вопрос: неужели это было всего лишь следованием моде, захватившей евреев волной национального освобождения соседних народов? Наверное, все же нет. Для этого именно у восточных ашкеназов и у их российской части имелись вполне веские основания, которых не было ни у их западноевропейских, ни у восточных собратьев.

Об относительности этничности западных евреев я уже упомянул выше. В Европе они повсеместно говорили либо на идише, который не воспринимался их христианскими соседями как отдельный язык, либо уже на языках государств, в которых они проживали. Проникновение французского, английского, голландского и других европейских языков в еврейский обиход было закономерным следствием того типа идентификации, который выработался у евреев Западной Европы. Действительно, если они французы, только лишь исповедующие иную религию, чем большинство их соотечественников, то и языком их должен стать французский. Языком их религии, конечно, должен был остаться древнееврейский, но и он на практике также часто заменялся французским. Идишу и прочим еврейским языкам не оставалось места в этой схеме. Не случайно идиш легко и быстро исчез из употребления в Германии и сменился немецким. Сегодня так называемый западный идиш исчез полностью. Еще несколько десятилетий назад на нем говорили несколько десятков человек в деревушках Эльзаса, а в Германии, Англии и Голландии евреи от него отказались намного раньше. Но даже если бы идиш сохранялся, он все равно не был бы чужим в Германии. Все немцы, в том числе и немецкие евреи, всегда говорили и продолжают говорить на каком-нибудь из немецких диалектов. Статус идиша в глазах немцев в Германии был не языковой, а диалектный, вернее, жаргонный.

Этничность восточных евреев Ближнего Востока, Северной Африки, Ирана, Центральной Азии также не была ярко выраженной. Большинство здесь говорило на различных еврейских вариантах арабского языка или фарси, т.е. тех же языков, на которых говорило и окружающее евреев мусульманское население. Действительно, еврейские диалекты арабского часто были специфичны для евреев, так же как и фарси. Но ведь и сами арабы, и персы не говорили на унифицированных языках, а пользовались различными диалектами или близкими языками, которые достаточно точно определяли их этническое и социальное место в сложной совокупности жителей Османской империи или Ирана. Евреи были расселены на Востоке более или менее повсеместно, никто не заставлял их жить в какой-то определенной местности. Локализация была местной, в рамках гетто, меллаха, махалли, т.е. евреи не выделялись по территории. И в сфере бытовой культуры они были близки к окружающему населению, носили те же костюмы, жили в похожих жилищах, ели похожую пищу. Конечно, в каждом из этих элементов обязательно была своя еврейская специфика, однако она была заметна лишь взгляду члена восточного общества, а посторонний едва ли сразу отличал еврея от мусульманина по чисто внешним признакам его повседневного бытия. Можно обозначить статус еврейских специфических черт в области языка и культуры (но не в области религии!) как ”диалектный”, т.е. второстепенный. В целом евреи Востока этнически вполне вписывались в пестроцветье того, что можно было бы назвать ”мусульманской цивилизацией”. Исключением среди них были ладиноязычные сефарды Балкан, Малой Азии и Восточного Средиземноморья, отчасти Северной Африки. Их еврейско-испанский язык резко контрастировал с языками окружающих народов. Но материальная культура у них все же была поверхностно турецкая, а территория, как и у прочих групп, ничем не ограниченная.

И только восточноевропейские ашкеназы обладали комплексом признаков, который усилил их этничность до такой степени, что она стала основой совершенно новой в еврействе национальной или даже этнической формы идентификации. Еврейские массы говорили на идише – языке, который даже отдаленно не походил на окружающие славянские или романские языки. Уже одно это сразу выделяло их как отдельный народ. Народное этническое сознание на второе место после генеалогического фактора (в бытовом обиходе называемого ”фактором крови”) ставит язык как бросающийся в глаза этнический признак. Язык пользуется высоким статусом, в нем идеологически воплощается самобытность нации. В Германии идиш, как уже говорилось, был жаргоном. Жаргоном он был и в традиционном еврейском архаическом самосознании – евреи признавали Языком только один язык – тот, на котором они говорили с Всевышним, святой язык, лашон-акодеш. Все остальные языки, которыми они пользовались в быту, были непрестижны. Оценка идиша как жаргона, коренившаяся как в Германии, так и в традиционной еврейской среде, была воспринята и нееврейской Россией. Когда русское правительство в середине XIX в. планировало просвещение евреев, то вначале предполагалось, что преподавание еврейским детям будет вестись на немецком языке как на литературной форме еврейского жаргона. Само слово ”жаргон” было едва ли не основным официальным названием этого языка в царской России. В начале XX в. в России издавались солидные еврейские журналы на русском языке с рубрикой ”Новости жаргонной литературы”. Но это положение сразу же изменилось, когда евреи стали осознавать себя не архаической религиозно-этнической амальгамой восточного типа, а самостоятельной европейской нацией. Язык приобрел не только новое название ”идиш” вместо ”жаргон”, но и стал литературным языком с претензией на статус национального, а не ”еврейского” языка, каким он был до того. На нем сразу стала творить блестящая плеяда литераторов, публицистов, журналистов, ученых. Не потому их не было раньше, что еврейский народ был скуден на таланты, а потому, что это явление могло стать возможным только вследствие формирования этнической формы идентификации у российских евреев.

Но одного языка мало. В России евреи проживали в черте оседлости, и это ограничивало территорию их расселения, создавая видимость некоей ”своей земли”. В пределах черты были области (например, Волынь и Подолия, Бессарабия), где евреи составляли до 70-80% городского населения. Хорошо известна эмоциональная привязанность ашкеназов к своей среде обитания, к природе. Она особенно проявилась в литературе на идише, который стал ашкеназским языком per se* . Пусть противоестественно удерживаемая, ”черта” многими воспринималась и даже до сих пор воспринимается как ”малая родина” ашкеназского еврейства, место, где сформировалась восточноевропейская культура этой еврейской этнической группы. Культура эта в меньшей степени выделяла евреев из окружающего населения, чем язык и территория, но все же и она была весьма специфична. Одежда, пища, жилище, народная музыка, обычаи, манера ходить, говорить и пр. – все это было приметно и вместе с языком и территорией создавало несомненный этнический облик восточных ашкеназов.

Они сами воспринимали себя именно как отдельный народ, а не просто как религиозную общность, и, что гораздо важнее, их так воспринимали окружавшие их славяне и румыны. Примеры особой религиозной общности были также хорошо известны в России – достаточно вспомнить хотя бы старообрядцев. Однако те были русскими, и евреи никак не вписывались в ряд чисто религиозных сообществ. Упомянем здесь ради полноты изложения, что все эти отличительные признаки еврейства были непрестижными, как бы ”ненастоящими”. Уже упомянутый на этих страницах В.И. Ленин, пытаясь опровергнуть не нравившийся ему тезис о ”еврейской культуре”, саркастически замечал, что для его подтверждения евреям разве что надо объявить жаргон языком, а черту оседлости – национальной территорией. Как это ни парадоксально, он оказался прав. На уровне бытового сознания россиянина евреи обладали в полной мере основным набором этнических признаков, тем, что в глазах других делало их народом, – языком, землей, спецификой бытового поведения. А если добавить сюда такой мощный диссимилятивный фактор, как особую, ни на что не похожую религию, то картина будет полной. Для любого жителя России как сто лет тому назад, так даже и сейчас нет никакого сомнения в том, что евреи представляют собой отдельный народ или нацию.

Эта форма идентификации была не просто новой в еврейской истории, она была уникальна именно для восточноевропейских ашкеназов, особенно для их российской части. Как только евреи осознали себя нацией, в их среде стали распространяться и нормальные лозунги национальных и национально-освободительных движений – самоопределение в той или иной форме. Мы обнаруживаем в то время две основные еврейские национальные концепции: ”фолькизм” С.М. Дубнова, который называют также автономизмом, и сионизм в самых разных своих формах. Характеристика обоих направлений хорошо известна и не нуждается в изложении в рамках небольшого эссе.

Хочется подчеркнуть другое: только этническая модель еврейской идентификации могла стать основой для появления сионистской идеи. Если бы не было русского, польского, румынского еврейства с его национальным самосознанием, то сегодня, несомненно, не было бы никакого государства Израиль. Не следует полагать, что я хочу как-то выделить или возвеличить еврейскую группу, частью которой являюсь. Нисколько нет, еврейское государство было создано в конце концов совместными героическими усилиями всех частей еврейства. Все вложили что-то свое в это уникальное детище, так что в результате оно стало не похожим ни на одного из родителей. Но если бы в самом начале не было многочисленной массы восточноевропейских евреев, самонадеянно и вопреки своим западным собратьям провозгласивших себя нацией, то не произошло бы зачатия сионизма – наиболее яркого общественного движения и идеологии евреев прошедшего столетия.

 

Об авторе. Членов Михаил Анатольевич – Президент Ваада России, Президент Федеральной Еврейской Национально-культурной автономии России, Генеральный секретарь Евро-Азиатского Еврейского конгресса. Кандидат исторических наук, профессор.